Книга Второй после Бога - Курт Ауст

Святая вода. У нунция в бутылке была святая вода! Этой водой паписты кропят, чтобы очистить от греха и благословить все, чего она коснется. Эту святую воду он повсюду носил с собой. Как это раньше не пришло мне в голову? Я вытащил из ножен мой старый нож, чтобы продолжить обстругивать ручку. Значит ли это, что нунций чист от греха и вины, что он благословил Юстесена, а вовсе не убил его? Значит ли это, что моей шее не угрожает никакая опасность? Мне очень хотелось думать, что все так и есть, но верить этому я боялся. Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Однако, если это все-таки так, тут же возникает другой вопрос: кто, в таком случае, отравил Халвора Юстесена?

Я знал, что Томас сказал бы мне на это:

“Человек не должен уходить от ответственности. То, что он знает, он знает. И должен действовать, исходя из этого”.

Так сказал бы Томас. Но Томаса здесь не было.

Кожаный лоскут соскользнул с ручки, я чуть не порезался, а потому размотал его. С одной стороны его края по всей длине были сшиты кожаным шнуром. Юнкер Стиг посоветовал мне разрезать шнур и расправить лоскут, когда я буду обматывать им нож. Точно, тогда держать его было бы намного удобнее. Нехотя я признался, что это хорошая мысль, и начал вытаскивать шнурок из дырочек, в которые он был продернут. С каждой дырочкой выдергивать шнур становилось все легче, он легко поддавался, я помогал себе ножом, и все шло само собой. Пальцы работали, а я следил глазами за полетом ласточек над морем, наконец я отрезал часть шнура и сложенный вдвое кожаный лоскут немного приоткрылся, я положил его на землю, приоткрыл больше и увидел какие-то буквы… Я смотрел на воду и…

Буквы!

Мои пальцы замерли, а глаза впились в лежавшую на земле полоску кожи. Она снова сложилась и во влажной траве была похожа на маленькую змейку. Наморщив лоб, я поднял ее и развернул. И от удивления разинул рот. Буквы. Цифры. Волнуясь, я начал выдергивать остаток шнура как сумасшедший, резал его, если он закручивался, наконец я развернул лоскут, расправил и уставился на него. Внутри он весь был покрыт буквами, среди них попалось и несколько цифр. На обеих половинках.

Я прочитал до конца левую строчку и начал читать сверху правую.

Какая-то галиматья. Я ничего не понял. Меня затошнило, мне пришлось встать и постоять, согнувшись, пока не улегся бушевавший у меня в голове смерч. Отравленный Халвор Юстесен держал в руке какой-то шифр! Единственное, что я понял из этих букв, что это зашифрованное письмо.

Для одного утра новостей было слишком много. Мой мозг не мог все это переварить. Неожиданно на меня свалилось слишком много сведений, но я не знал, как ими воспользоваться. У меня защипало в горле, и мне захотелось плакать. Я был готов упасть на колени и молить Бога, чтобы Он прислал сюда Томаса Буберга так быстро, как его сможет донести лошадь, но вместо этого я в каком-то помрачении спустился к воде и прошелся под дождем, пытаясь выкинуть все из головы. Все, что знал и помнил.

Как будто должен был начать все сначала – с убийства, с влюбленности, с детства, с жизни. Все – с первого дня.

Хватит ли у меня на это сил?

Глава 16

Когда я вернулся, нунций стоял в дверях церкви, я достал из лодки корзину с едой и поднялся к нему.

– Рассказывай! – сказал он.

– Простите? – Я растерялся. – Что я должен вам рассказать?

– О церкви, о фронтале. Все.

– Что такое фронталь?

– Изображение перед алтарем, там корабль и…

– А-а, картина!

Нунций сердито посмотрел на меня, потом вздохнул про себя, очевидно, смиряясь с моим невежеством.

– Ну да, “картина”. Там еще изображен корабль, что это означает?

Фронталь, вот, значит, как называется плита с написанным на ней кораблем, передняя часть алтаря, – фронталь… а я-то думал, что это латинское слово, обозначающее украшение, которое надевают на лоб лошади. Я попытался представить себе этот фронталь. На нем было пять изображений, одно большое в середине – Христос на кресте, вверху слева – Дева Мария с младенцем, справа – Олав Святой на троне, внизу слева – корабль, терпящий бедствие, а справа – маленькая церковь.

– Что означает этот корабль?

Конечно, я знал, что означает это изображение, потому что много раз слышал эту историю, наверное, каждое лето, с тех пор как научился ходить.

– Очень давно, говорят, что это случилось много-много лет назад, – начал я, – у нас во фьорде один корабль попал в сильный шторм. У него сорвало парус, весла разломились, как щепки, а когда большая волна сломала и руль, капитан и все его люди поняли, что дело идет к гибели корабля и к их верной смерти. Они упали на колени и стали молиться Богу, и капитан обещал, что, если они доберутся до берега живыми, он построит церковь на том месте, где его нога ступит на твердую землю. И все его люди слышали это и обещали, что они тоже внесут свою лепту в строительство церкви, если только переживут этот шторм. – Я показал нунцию на бухту. – Говорят, что шторм пронес их между островами прямо во внутреннюю бухту, сюда, в самое лучшее укрытие от бури во всем Осло-фьорде. Ни люди, ни груз с этого корабля не пострадали. И еще до того, как корабль пошел дальше, команда построила церковь в честь Олава Святого.

– А почему именно в честь Олава Святого? – в голосе нунция звучала не обида, а только удивление.

– Идите за мной, – сказал я и вышел под дождь. Я привел его к колодцу. – Это источник Олава Святого. Он всегда был здесь, всегда, говорят, что с самого сотворения земли, и всегда оказывал чудотворное действие на людей, страдающих от недугов или врожденных пороков. Каждый год к этому источнику приходят сотни людей, они исцеляются и возвращаются домой со здоровыми руками и ногами, чистой от волдырей кожей и здоровой душой. – Я чувствовал, что немного преувеличиваю, но пусть этот чужеземец не думает, что только в других странах есть святые и их мощи, обладающие чудодейственной силой. – Вода источника обладает целебной силой, особенно в день Иоанна Крестителя и в Благовещение, и многие люди исцелились этой водой. В эти дни в церкви всегда служат литургию, люди жертвуют деньги на церковь, и, когда торговец Туфт подсчитывает пожертвования, их всегда оказывается достаточно для содержания церкви в таком состоянии, чтобы она пережила зиму и дотянула до следующего лета.

Я гордо заглянул в колодец, там внизу звенели капли дождя, разбиваясь о поверхность воды, они стерли мое отражение.

– Festum nativitatis Johannis Baptistae et Visitatio Mariae. – Нунций вполголоса повторил по-латыни мои слова. Потом он схватил веревку, опустил в колодец деревянную бадейку, со счастливым удивлением следя, как она наполняется, и наконец быстро вытащил ее из колодца. Смахнув с воды упавшие в нее осенние листья и насекомых, он что-то проговорил, благоговейно склонился к бадейке, опустил в воду руку и мокрой рукой провел по лицу. – Хвала Тебе, Господи, через сестру воду. Насколько она полезна, настолько же она драгоценна и чиста. – Он схлебнул с ладони остатки воды, но не проглотил ее сразу, а постоял с закрытыми глазами, исполненный блаженства.