Книга Честь Джека Абсолюта - Крис Хамфрис

На сей раз в стволе его обретался заряд, а на полке — порох, вот только в комнате, куда, очерчивая ставни, просачивался утренний свет, стрелять было не в кого. Когда крик — резкий, визгливый — прозвучал снова, Джек покачал головой, снял курок со взвода и положил пистолет на место.

— Чертовы чайки! — пробормотал он.

Птицы, весьма распространенные в Бате, несмотря на удаленность курорта от моря, порой устраивали немыслимый гвалт.

Он снова упал на постель. Карманные часы, лежавшие рядом с пистолетом, показывали около восьми утра, так что подлетевшая к окну чайка лишь исполнила то, что следовало бы сделать слуге. Разбудила его. Вообще-то он намеревался встать в семь, чтобы последовать за портшезами в город, а теперь ему придется, как и всегда, нагонять дам в купальнях.

И что же готовит ему новый день? Джек призадумался, заложив руки за голову. Несомненно, во многом то же самое, что приносил ему и каждый из десяти дней, миновавших после памятной стычки с разбойниками. Очередной виток светской жизни Бата.

Пропади оно пропадом, это местечко! Слишком уж тут все по правилам, слишком все упорядоченно, слишком — до отупения! — скучно. Балы заканчивались ровно в одиннадцать, таверны закрывались немногим позднее, и Джек понятия не имел, где искать заведение вроде «Дома Сидра» Джерри на Ковент-Гарден, в котором забубенным головушкам не возбранялось гулять до утра. Впрочем, он сомневался, что здесь вообще могло иметься нечто подобное: самый факт существования ночного притона действовал бы на нервы всяческим инвалидам, которых тысячами привлекали сюда целебные воды, как, впрочем, и возможность беспрепятственно потереться среди знатных персон. Ибо общество Бата было весьма разношерстным, но все вращались в едином курортном мирке.

Здесь принимался любой человек, способный оплатить жилье и купальни, а также пристойно держаться на книжных ярмарках, ассамблеях, гуляниях и балах. Трактирщица вполне могла отплясывать кадриль с герцогиней, ежели знала необходимые па, имела приличное платье и расставалась с обыкновением сплевывать во время танца. Впрочем, если кто-то и изгонялся из круга за нарушение общепринятых норм, то чаще как раз избалованные и разболтанные представители знати. Местные правила этикета по своей строгости сделали бы честь любому из европейских монарших дворов. Другое дело, что венценосные особы наверняка померли бы тут со скуки… Джек улыбнулся. Он был рад тому, что роль корнета Беверли принуждала его постоянно подчеркивать свою «бедность».

Выцветший и мешковатый мундир, который ему было неприятно носить, имел, однако, то преимущество, что в таком виде участвовать в большинстве светских мероприятий не представлялось возможным. А значит, не будучи втянутым во всю эту круговерть, он мог позволить себе, отводя изредка взор от предмета своих воздыханий, забавляться созерцанием людской претенциозности и суетного тщеславия.

Летти! Она позволила ему называть себя так после их четвертой встречи, тогда как он по-прежнему был для нее только Беверли. Подобрать имя, подходившее бы по степени романтичности к этой фамилии, Джек пока так и не смог. Зато он теперь брал ее за руку в те минуты, когда миссис О’Фаррелл задремывала на садовой скамейке, не подозревая, какой сладкой музыкой звучит для них ее храп.

— Летти! — выдохнул он, потягиваясь, и рассмеялся.

Не было никаких сомнений — даже одно ее имя производило на него магическое воздействие, не говоря уж о самом облике юной ирландки. Так будоражить его до сих пор не удавалось еще никому. Ни блистательной куртизанке Фанни, ни энергичной пышной вдовушке Симкин, ни даже Клотильде Гвен, идолу его юности. Клоти была первым увлечением Джека, и он ухаживал за ней со всей пылкостью школьника, наивно пытаясь улестить ее всем, что имелось в его арсенале: стихами, сластями, прикосновениями кончиков пальцев и губ. Чувство его было искренним, но Клотильду любил мальчик, однако он теперь, как верно заметила Фанни, стал мужчиной. А уж как зовут этого мужчину — Беверли или Абсолют — дело второстепенное. Нынешняя его любовь была истиной, цель — благородной. Не соблазнить девушку и скрыться, а жениться на ней. Что же до маленького маскарада, то разве не всем влюбленным свойственно носить маски, выбирая, что о себе открыть предмету своих устремлений, а что оставить в секрете? Разве им не дозволено, дабы вызвать ответное чувство, пускаться на разные хитрости и безумства?

Джек завел руки за голову и рассмеялся. Десять дней в Бате — и вот, пожалуйста, он превратился в философа, пытающегося составить свой взгляд на любовь! Впрочем, несомненно, он частично и вправду обладал теми качествами, какие жаждала в нем видеть Летиция, а романтическая придумка лишь позволяла без проволочек выдвинуть их на передний план. Благодаря его «вынужденной» отстраненности от разноплановых светских затей о затяжном ухаживании, с полунамеками, с якобы случайными соприкосновениями рук в карточных играх или перешептываниями, когда парочки сходятся и расходятся, исполняя фигуры танца, не могло быть и речи. В какой-то мере Джек даже проникся убеждением, что обман, если он во благо, лишь возвышает скрываемую им истину. Чувства необходимо проверять, не затягивая, выражать их поскорее и действовать соответственно быстро. Десять дней тайных уловок и ухищрений сблизили их так, как не смогли бы и десять недель общения заведенным порядком. Она узнала настоящего Абсолюта — да, под другим именем, но тем не менее того самого человека, который сражался с французами и каперами, побывал в рабстве, убил медведя, подвергся дикарской татуировке! А он узнал настоящую Летти, понял, что за зелеными глазами и чарующим ласковым голосом кроется твердый, как точильный камень, характер. Он научился ценить не только тембр произносимых ею слов, но и то, что они выражают, восторгаться не только ее дивным взором, но и светящимся в нем умом. В действительности желание девушки поступить наперекор своим родичам и влюбиться в несостоятельного, безвестного человека было единственным проявлением легкомыслия, причудой, теряющейся в океане достоинств. Ее остроумие и такт восхищали: доброжелательная и терпимая к очень многим вещам, она презирала грубость, лесть, чванство и при малейших их проявлениях тут же становилась язвительной, беспощадно высмеивая хоть ланкастерского торгаша, хоть маркиза. Причем, пародируя тупиц и зазнаек, насмешница демонстрировала талант, который вполне мог позволить бы ей при иных обстоятельствах сделать блистательную сценическую карьеру.

Джек засопел. Считая, что все средства хороши, он тоже прибегал к театральности и даже слегка простудился (к счастью, это не привело к возвращению лихорадки), однажды в дождь проведя целый вечер под ее окном, хотя она так и не появилась. У него до сих пор ныли колени, намятые гравием, с тех самых пор, когда он битый час недвижно, как каменный, проторчал в позе покорности там же, на задней дорожке, надеясь, что на него бросят взгляд. Было неудобно и больно, но он бы вытерпел и не такое, лишь бы это приблизило его к цели. О, если бы ему удалось убедить ее сбежать с ним, — а именно этим и заканчивались все те романы, из которых молоденькая красавица черпала свое представление о любви и о счастье, — она на собственном опыте поняла бы, как неприглядна столь восхищавшая ее «достойная бедность». Неделя в нищете, несколько недель в покаянии — и они могли бы предстать перед ее родными, которые, разумеется, простили бы молодых. Куда им деваться, тем паче что Джек, в конце концов, не какой-то там безродный задрипанный Беверли, а сын баронета? У него таким образом появились бы состояние и жена, красота которой не уступала бы ее богатству. Разумеется, Летти поначалу дулась бы на него за обман, но тут уж Джек приложил бы все силы, чтобы загладить вину. Ночи мирят рассорившихся влюбленных.