Книга Диагноз смерти - Амброз Бирс

Она заметно побледнела, но спокойствие ей не изменило. Ее взгляд снова встретился с моим, и на этот она не отвела глаза.

«Чего же вы хотите? – спросила она. – Просто объявите ваши условия. Я заранее со всем согласна».

Времени на долгие размышления у меня не было. Я понимал, что мисс Маргован – девушка не простая и в нравоучениях не нуждается.

«Мисс Маргован… – начал я, и она, наверное, услышала в этих словах то сочувствие, которое наполняло мое сердце. – Я совершенно уверен, что вы в этом деле – не злодейка, а жертва. Я бы предпочел не множить ваши трудности, а помочь, если это будет в моих силах».

Она безнадежно покачала головой, а я, борясь с волнением, продолжил:

«Меня до глубины души тронула ваша красота, а откровенность обезоружила. Уверен, вы поступите так, как подскажет совесть, то есть наилучшим образом. Если же нет – Бог вам судья!

Меня можете не опасаться: я буду против этого брака, но по каким-то иным мотивам. Их еще предстоит придумать».

Конечно, сейчас я воспроизвожу свои слова не совсем точно, но смысл был именно таков. Потом я встал и вышел, не обернувшись. В дверях я столкнулся с остальными и сказал им, стараясь никак не выказать одолевающие меня противоречивые чувства:

«Я только что попрощался с мисс Маргован. Я совсем позабыл о времени, а ведь уже поздно».

Джон решил уйти со мной. Когда мы вышли на улицу, он спросил, не нашел ли я поведение Джулии несколько странным.

«Мне показалось, что она не совсем здорова, – ответил я ему. – Потому я и поторопился откланяться».

Больше мы об этом не говорили. На следующий день я пришел домой поздно вечером. Я чувствовал себя не лучшим образом – так взволновали меня события вчерашнего вечера – и решил прогуляться, чтобы развеяться и привести в порядок мысли. Надо еще сказать, что меня угнетало неотступное предчувствие какой-то ужасной беды, но какой именно, я никак не мог понять. На улицах было холодно, от тумана одежда и волосы быстро увлажнились, и меня зазнобило. Дома я переоделся в халат и домашние туфли, сел к пылающему камину – и мне стало еще хуже. Теперь я уже не просто вздрагивал: меня буквально колотило. Ужас перед неведомой бедой так скрутил меня, что я решил избавиться от него, воскресив в памяти беду настоящую; попытался прогнать зловещее предчувствие с помощью болезненных воспоминаний. Я начал думать о том, как умерли наши родители, пытался подробно вспомнить последние, самые скорбные сцены у их смертного одра и у могилы. Но все это представлялось каким-то зыбким, почти нереальным, будто случилось в незапамятные времена и не со мною. И тут ход моих мыслей прервался, словно их вдруг обрезали острым лезвием – вы уж простите мне столь избитое сравнение. И тут меня донесся страшный крик, так человек кричит в агонии! Я узнал голос Джона, и мне показалось, что он кричит прямо у меня под окном. Я прыгнул к окну и распахнул его. На улице тусклый мертвенный свет фонаря освещал лишь мокрый асфальт и фасад дома напротив. У ворот стоял полисмен с поднятым воротником, курил сигару. Больше никого не было. Я закрыл окно, задернул штору, снова сел к камину и попытался сосредоточить внимание на предметах вокруг меня. Я знал, что в таких случаях помогают какие-нибудь простые действия, и взглянул на часы. Стрелки показывали половину двенадцатого. Тут я опять услышал этот ужасный крик! Но на этот раз мне показалось, что Джон кричит совсем рядом, в моей комнате. Несколько мгновений я не двигался, скованный ужасом, и не помню, что делал в следующие несколько минут. В себя я пришел на какой-то незнакомой улице. Я бежал со всех ног, совершенно не зная, куда и зачем. В конце концов я оказался на ступенях дома, перед которым стояло несколько карет. За окнами мелькали тени, слышны были приглушенные голоса. Это был дом мистера Маргована.

Вы, друг мой, знаете, что там произошло. В одной комнате лежала мертвая Джулия Маргован – она несколько часов назад приняла яд, а в другой истекал кровью Джон Стивенс – он выстрелил себе в грудь. Я ворвался в комнату, оттолкнул врачей и положил руку ему на лоб. Джон поднял веки, повел вокруг невидящим уже взглядом, потом глаза его закрылись, и он отдал Богу душу.

Я оправился от всего этого только месяца через полтора. Меня вернули к жизни в Вашем чудесном доме, и я всецело обязан этим заботливой опеке Вашей милой супруги. Впрочем, это Вы и без меня знаете, мне же осталось поведать Вам лишь одно обстоятельство. К предмету Ваших психологических исследований оно, пожалуй, не относится, вернее сказать, не относится к вопросу, которой Вы столь деликатно попросили меня осветить.

Через несколько лет после трагедии я проходил лунной ночью через Юнион-сквер. Час был поздний, вокруг – ни души. Когда я подошел к тому месту, где некогда стал свидетелем злополучного рандеву, то, сами понимаете, обратился к воспоминаниям. Почему-то люди подолгу не могут отвязаться от мыслей, причиняющих особенно сильную боль. Одолеваемый именно такими мыслями, я опустился на скамью. Вскоре в парке появился какой-то мужчина, он шел по дорожке в мою сторону. Руки он держал за спиной, голову наклонил, и можно было подумать, что он не замечал ничего вокруг. Когда он приблизился к моей скамье, я узнал человека, которого годы назад увидел здесь с Джулией Маргован. Он страшно переменился: волосы поседели, весь его изможденный вид свидетельствовал о приверженности к беспорядочной жизни и многим порокам, но явственно читались и признаки болезни. Одет он был неряшливо, о какой-либо прическе и говорить не приходилось. Мне тогда подумалось, что место ему за решеткой или в богадельне.

Что-то заставило меня подняться и встать у него на пути. Он поднял голову и взглянул на меня. Мне не под силу описать страшное выражение, которым исказилось его лицо. Пожалуй, это был едва переносимый ужас: он ведь подумал, что встретился с призраком. Но он оказался не робкого десятка. «Будь ты проклят, Джон Стивенс!», – крикнул он и поднял кулак – рука его заметно дрожала, – явно собираясь ударить меня в лицо, но вдруг ничком упал на землю. А я повернулся и ушел.

Когда его нашли, он был мертв. Никто ничего о нем не знает, неизвестно даже его имя. Впрочем, о человеке вполне достаточно знать, что он умер.

Как нашли удавленника

Старого Дэниела Бейкера – он жил близ Лебанона, что в штате Айова, – соседи заподозрили в убийстве бродячего торговца, который попросился к нему переночевать. Дело было в 1853 году, а тогда торговля вразнос была распространена на Западе куда больше, чем теперь, хоть и была сопряжена с немалыми опасностями. Разносчики со своими мешками бродили из конца в конец страны по дорогам и без дорог, волей-неволей полагаясь на гостеприимство местных жителей. А среди последних люди бывали всякие. Попадались и негодяи, чуждые какой-либо щепетильности, когда дело касалось денег, и готовые даже на убийство. Случалось, что торговец с опустевшим мешком и полным кошельком заходил в уединенное жилище такого вот субъекта – и больше никто его не видел. Вот в такого рода злодействе и заподозрили старикашку Бейкера, как все его называли. (Подобные довески к имени в поселках Запада дают не особо уважаемым людям преклонных лет – ведь если у человека дурная репутация, его и возрастом не преминут попрекнуть.) Коробейник вошел в его дом, а обратно не вышел – вот и все, что было известно.