Книга Кок'н'булл - Уилл Селф

Подобные мечтания осаждали Алана беспрестанно. И даже когда они, казалось, уже принимали умозрительный, рефлективный оборот, шли в направлении, которое могло бы вывести его из физиологического лабиринта, где он блуждал, его тут же снова накрывало волной похоти. Волной, которая выставляла анатомию Булла в совсем ином свете: розоватая, трепещущая, налитая, невероятно сексапильная…

…Алан видел, как Булл раздевается догола в полосатой тени жалюзи — как Ричард Гир в «Американском жиголо». Он красиво выгнул крепкую ногу, как метатель диска, выставляя свою подколенную впадину на обозрение безмолвному вуайеру. Его новый лобок спрятан в небольшом мешочке, что-то вроде моно-трусиков. По краям торчат завитки волос. Алан видел прямо перед собой… эти губы, подведенные мягким блеском шелка.

Именно для того чтобы избавиться от этих видений — гнусных плодов взаимооплодотворения его сексуальной фантазии и генитальной аномалии Булла, — и отправился Алан не на обед, а в библиотеку местного отделения для практикантов.

Сестры в регистратуре, видя, как Алан покидает «Гров» с утомленным озабоченным видом, засудачили меж собой. «Ты погляди, — сказала черная, расширяющаяся книзу Глория, которая только что пришла на смену, — мужик работает как каторжный. А? Он и вправду прям как святой».

В голове святого кишели химеры, пока он добирался до центра города. Образы супружеской жизни органа и органиста представали в самых сюрреалистических и причудливых сочетаниях. Но в подвале библиотеки в закрытом хранилище он почувствовал облегчение. Когда кошмары в голове отступили, и взгляд сосредоточился на страницах, Алан принялся перелистывать «Журнал аномальной физиологии».

Выцветшие полутона или того хуже — раскрашенные фотографии в искаженной цветовой гамме демонстрировали фантастическое изобилие всевозможных физиологических нарушений: мужчина позирует обнаженным, смущенно выкатил белый животик, рука на спинке кухонного стула, на груди — настоящий палимпсест сосков, одни налезают на другие, некоторые величиной с сосиску. Другой подставил голову под объектив: в дюреровских завитках ушной раковины примостился обрывок пениса. Грушеподобная, то есть обыкновенная до ужаса женщина, обнажила для съемок главного порноснимка свои двухъярусные влагалища.

Это еще не все. Далеко не все. Алан перелистывал страницу за страницей. Он достал с полки классическую работу Николсона «Мутации половых органов». В студенческие годы Алана те, кому удавалось заполучить эту книгу, сдавали ее напрокат. Он положил ее рядом с журналом и сравнил причудливые аномалии с еще более страшными искажениями природы. У Николсона сиамские близнецы застыли в вечном акте каннилингуса, рот одного прирос к пизде другого едва заметной трубочкой плоти. Из совершенно обыкновенного мужского члена под прямым углом рос другой совершенно обыкновенный мужской член. У молодой женщины, вполне привлекательной по меркам узколобой английской провинции, вырос клитор с кленовый лист.

Однако сколько бы страниц он ни перевернул, сколько бы ни впитал в себя этой фантасмагории плоти, ничего даже приблизительно похожего на историю Булла он не находил. Безусловно, там было множество гермафродитов, однако их влагалища — жалкие подобия — неизменно располагались рядом с пенисами. Таких, как Булл, с великолепным, прекрасно развитым влагалищем, хоть и появившимся в абсолютно неожиданном месте, не было. И более того, прочитав текст Николсона, Алан обнаружил несколько совершенно безумных историй генитальных аномалий, но ни одна из них даже отдаленно не напоминала рождение нового органа как у Булла.

Множество девочек, утверждал Николсон, достигнув пубертата, переживали такой всплеск тестостеронов, что их клиторы вытягивало в члены, а из щели провисали яйца. Однако о мальчиках такого не скажешь. Если от рождения влагалище им не досталось, то и впоследствии появиться ему было неоткуда. И действительно, это вполне соответствует нашему интуитивному пониманию вопроса. Ведь мужская физиология статична и безжизненна; обойденная метаболизмом, она не реагирует на лунные циклы, и жуткие гормональные потоки, бушующие в женских формах, ей незнакомы.

Алан с мрачной решимостью захлопнул книгу, позвал хранителя, чтобы тот закрыл библиотеку, и поднялся на вонючем лифте на поверхность Лондона.

Вместо того чтобы спровоцировать катарсис, поход в библиотеку лишь усугубил положение Алана.

Образы Булла не оставляли его, это было похоже на расстройство воображения. Во время вечернего приема Алан заметил, что едва может сконцентрироваться на том, что говорят ему пациенты. (Бедный доктор Маргулис, думали они, он совсем заработался, он такой добросовестный.)

Когда рабочий день кончился, Алан взял саквояж для домашних визитов и отправился домой. На кухне Наоми кормила ребенка, как и утром, когда он уходил на работу. Алан положил одну свою красивую кисть на щеку Наоми, другую на детскую щечку, поцеловал обеих и сказал, что любит их. Вопиющий контраст между гротескными образами, заполнявшими его сознание в течение целого дня, и здравой обыденностью этой сцены вдруг поразил его, оглушил как обухом по голове. У него едва хватило сил не уткнуться в каштановые волосы жены и не выдать ей все подчистую, всхлипывая, в точеное ушко. Но все же хватило. Алан знал, что первая помощь, оказанная им сегодня утром, — не более чем временная мера. Ясность насчет того, как он может помочь Буллу, отсутствовала, однако он знал, что должен повидать его и сделать хоть что-нибудь.

— Я вызвала нянечку, — сказала Наоми, — она придет около восьми.

— Отлично, — отозвался Алан не рассеяно, как обычно, но с искренним чувством.

Он обладал способностью сразу включаться в общение; в такие моменты Наоми казалось, что у них очень близкие отношения, что теперь он с ней и только с ней. Тут он вспомнил пациента, вместо которого утром явился Булл. Подвернулся удобный момент, и он сказал:

— Мне только нужно будет заскочить к одному пациенту на Арчуэй.

Наоми удивилась и немного расстроилась.

— Я не знала, что у тебя есть пациенты на Арчуэй.

— Есть один старикашка. Его зовут Гастон. Строго говоря, он не на моем участке, но никого, кроме меня, он почему-то видеть не желает.

— Ты надолго? — спросила Наоми.

Алан взглянул на часы — было шесть тридцать.

— Если потороплюсь, к восьми поспею обратно. Мне, может быть, придется прочистить ему кисту.

— Ты уже неделю не укладывал Сесиль…

— Знаю, знаю, дорогая. На выходных я буду укладывать вас обеих.

И с этим он ушел. Поскорей за дверь, пока Наоми, его законная супруга, не посягнула на вошедшее уже в привычку пренебрежение.

Образ дочери продержался перед мысленным взором Алана чуть дольше — пока он не нашел на парковке свою машину и не завел мотор. Образ этот он использовал, как и многие двуличные и одержимые мужчины, чтобы подменить совесть чувством вины.

Алан вырулил со своей заставленной стандартными домами улицы на Хай-роуд и поспешил к пациенту на дом, однако под этой спешкой таилось желание, в котором Алан едва ли мог себе признаться. Дорога на север, к дому мистера Гастона вела в те края, где, как ему было известно, жил Булл.