Книга Луденские бесы - Олдос Хаксли

Какие медицинские подробности, какое смакование деталей! Над всеми этими историями клубится густой и пахучий туман подавленной сексуальности. Когда, по решению Бургундского парламента, врачи посетили монахинь, медицинский осмотр не выявил никаких признаков половых сношений, но зато налицо имелись все симптомы заболевания, которое в прежние времена называлось «бешенством матки». Симптомы эти определялись так: «Повышенная температура тела, сопровождаемая нездоровым интересом к плотским наслаждениям и сосредоточением всех помыслов на чувственности».

Вот в какой атмосфере, среди обезумевших от возбуждения монахинь, должны были находиться экзорцисты. Неудивительно, что между ними и их подопечными возникала особая доверительность, напоминающая отношения гинеколога и его пациенток. Или же дрессировщика и животного, психоаналитика и его клиента.

Каждый день и каждую ночь помногу часов священники общались с «бесноватыми». В истории с оксонскими урсулинками, кажется, некоторым из святых отцов не удалось устоять перед соблазном, и они воспользовались своей властью и неограниченными полномочиями. В Лудене священники и монахи ни в чем подобном замечены не были. Мы знаем со слов Сурена, что искушение присутствовало, но экзорцистам удавалось с ним справиться. Все оргии и непотребства происходили в воображении.

Изгнание Асмодея стало для Миньона настоящим триумфом. Враги Урбена Грандье почувствовали себя достаточно уверенно для того, чтобы приступить к официальным действиям. 11 октября Пьер Ранжье, приходской кюре Веньера, отправился к главному городскому магистрату господину де Серизе. Священник поведал должностному лицу о том, как развиваются события в монастыре урсулинок, и пригласил магистрата, а также его помощника господина Луи Шове, прийти и удостовериться самим. Приглашение было принято, и в тот же день, после полудня, оба магистрата в сопровождении писца отправились в монастырь, где их приняли отцы Барре и Миньон. Чиновников отвели в зал с высоким потолком, где стояли семь кроватей. На одной из них лежала послушница, на другой — мать-настоятельница. Вокруг сей последней стояли несколько кармелиток, монахинь монастыря, хирург Маннури, а также Матюрен Руссо, священник и каноник церкви Святого Креста. Увидев главного магистрата и его помощника, настоятельница (все это подробнейшим образом зарегистрировано писцом) «яростно задергалась и стала издавать визги, похожие на поросячьи, после чего зарылась под одеяло, заскрипела зубами и повела себя так, как обычно ведут себя люди, утратившие рассудок. Справа от нее стоял монах-кармелит, а слева — и вышеуказанный каноник Миньон, который засунул два пальца, а именно большой и указательный в рот матери-настоятельнице и произнес в нашем присутствии положенные молитвы и заклинания».

В ходе всех этих процедур выяснилось, что дьявольский пакт с сестрой Иоанной был заключен нечистой силой при помощи двух «знаков»: сначала к ее облачению сами собой прицепились три шипа от боярышника, а затем настоятельница вдруг обнаружила на лестнице букет роз и зачем-то засунула его за пояс, «причем испытала в сей момент дрожание правой руки и острейший приступ страсти к Грандье, от коей напасти не могла избавиться долгое время, даже когда произносила слова святой молитвы».

На вопрос, заданный по латыни: «Кто послал ей эти цветы?» — аббатиса «после продолжительных отпирательств и колебаний ответила, как бы не в силах противиться принуждению: „Urbanus“. Тогда вышеозначенный Миньон повелел: „Die qualitatem“. Она ответила: „Sacerdos“. Он спросив: „Cujus ecclesiae?“, на что монахиня ответила: „Santi Petri“[49], причем последние слова произнесла почти невнятно».

После показательного обряда изгнания бесов Миньон отвел главного магистрата в сторону и в присутствии каноника Руссо и господина Шове, заметил, что эта история поразительным образом напоминает обстоятельства дела Луи Жоффриди, провансальского священника, сожженного на костре двадцать лет назад за колдовство и разврат, жертвами которого стали марсельские урсулинки.

Это был стратегический ход. Теперь весь замысел заговорщиков сделался очевиден. Грандье будет обвинен в колдовстве и чернокнижии, подвергнут следствию, а затем, в случае оправдания, останется опозоренным; в случае же обвинительного приговора — сгорит на костре.

Глава пятая

Итак, отец Грандье был обвинен в колдовстве, а урсулинки страдали, осаждаемые бесами. Когда мы читаем хронику тех далеких времен, нам трудно сдержать улыбку. Но прежде чем рассмеяться, давайте посмотрим, что представляли собой подобные обвинения в первой половине семнадцатого столетия. В ту пору колдовство считалось уголовным преступлением, так что для начала разберем юридический аспект этой проблемы. Знаменитый английский законник конца царствования королевы Елизаветы и начала царствования короля Якова I сэр Эдвард Коук дал такое определение колдуну: «Особа, которая вступает в сношения с Диаволом, дабы заручиться его советом либо содействием». По Статуту 1563 года колдовство и ведьмачество каралось смертной казнью лишь в том случае, если суд мог доказать, что обвиняемый покушался на чью-то жизнь. Но в первый год правления короля Якова был принят другой закон, более суровый. Начиная с 1603 года, преступлением, заслуживающим смертной казни, считалось уже не убийство при помощи нечистой силы, а сама принадлежность к ведьмовству. Даже если колдовство носило самый невинный характер (например, прорицание будущего) или производилось на благо людей (лечение при помощи заговоров и заклятий), преступление от этого не становилось менее тяжким. Достаточно было доказать, что данное действие свершилось «при содействии Диавола» либо при помощи сатанинского колдовства, и обвиняемый был обречен на смерть.

Таков был английский, то есть протестантский закон. Он полностью соответствовал каноническому закону и традициям католических стран. Крамер и Шпренгер, доминиканские теологи, написавшие трактат «Malleus Maleficarum» (в течение почти двух столетий этот трактат был главным учебным пособием для всех охотников за ведьмами как католических, так и протестантских), цитируют многих авторитетных авторов, желая доказать, что все ведьмы, предсказатели, колдуны и маги заслуживают смертной казни. «Ибо ведьмовство является актом измены против величия Господа. Посему их (обвиняемых) следует подвергать пыткам, чтобы принудить к признанию. По обвинению в колдовстве пытке может быть подвергнут всякий человек, какого бы ранга и звания он ни был. И всякий, даже уже признавшийся в своем преступлении, должен быть отправлен на дыбу и предан всем прочим предписанным законом истязаниям, дабы он понес кару, соответствующую свершенному злодеянию».

За этими законами стоит идущая с незапамятных времен традиция, согласно которой общество должно было свято верить в то, что дьявол — Князь этого мира, заклятый враг Господа и его детей, а также сеятель зла и раздора между людьми. Иногда дьявол действует собственными средствами, но бывает и так, что он использует помощь смертных. «Ежели же спросить, какой из этих способов дьяволу больше по вкусу — вредить Божьим созданиям своими силами либо прибегать к помощи ведьмаков, — то тут нечего и сомневаться: конечно же, помощь колдунов Нечистому по нраву куда больше. Во-первых, тем самым Сатана наносит еще большую обиду Господу, узурпируя власть над одним из созданий Божьих. А во-вторых, поскольку Господь чувствует себя оскорбленным, Он дает Дьяволу больше власти вредить людям. В-третьих. Дьяволу выгодно, что он губит еще одну христианскую душу».