Книга Соперницы - Ольга Карпович

— А ты спроси у него! Спроси, спроси! — посоветовала Тата. — Давай-ка позовем его и все узнаем.

И тут же, словно в ответ на ее слова, плеск воды в ванной прекратился, и Женин голос окликнул:

— Наташ, ты что-то сказала?

Звук его голоса подействовал на Светлану, как удар грома. Она вжала голову в плечи, веки ее нервно дернулись. Все определено, больше нельзя рассчитывать, что все это — весь обрушившийся на нее кошмар — выдумка обезумевшей от зависти толстощекой некрасивой бабы. Сейчас, еще минута, и появится он. Как страшно увидеть его, своего любимого мужа. Что он станет делать? Врать, изворачиваться, юлить? Жалко прятаться за ее спину? Или спокойно подтвердит ее слова? Нет, этого она просто не вынесет. С нее довольно!

Резко оттолкнув Тату, отчего та, потеряв равновесие, с размаху села на развороченную постель, Светлана сорвалась с места и бросилась бежать прочь из квартиры.

— Лети, лети, как же, премьера без тебя не состоится! — глумливо выкрикнула ей вслед Тата. — Клоунша хренова!

Светлана не обернулась. Она успела еще услышать, как хлопнула у нее за спиной дверь ванной комнаты, но мужа уже не увидела, вылетела на лестничную площадку и помчалась вниз, спотыкаясь на тонких каблуках. Запрыгнула в машину, хлопнула дверью и откинулась на кожаную спинку сиденья, стараясь перевести дух.

— Что-то долго вы, Светлана Алексеевна! — укоризненно проворчал Володя. — Попробуй теперь успей.

Он газанул, машина взревела и рванулась с места, взметнув фонтанчики снежинок из-под колес.

Веки жгло, словно глаза опалило солнцем. Светлана нашарила в сумке холодный стеклянный пузырек — репетиции долгожданной Тоски издергали ее, и она попросила врача выписать успокоительное. С усилием проглотила две таблетки, закусила костяшки пальцев. Боль и горечь теснились в груди.

Боль отпустила только на сцене. Она слишком хорошо научилась отключать собственное «я», полностью погружаться в другую личность, чтобы позволить своей трагедии повлиять на театральное действие.

Ни дрожи в голосе, ни нечисто взятой ноты. Сейчас она Флория Тоска — вспыльчивая, ревнивая и великодушная итальянская певица. Волосы зачесаны высоко и волнами уложены вокруг головы, темные глаза сверкают, роскошное струящееся платье мягко скользит по ногам. Яркий свет — в глаза, снизу грохот оркестра, а дальше — живая дышащая чернота зрительного зала. Она больше не принадлежит себе, душа ее, кровоточащая, исходящая болью, покидает тело, вместе с голосом выплескивается в дрожащий от напряженного ожидания воздух. И когда она, воплощенная ненависть и отвращение, точным, быстрым, тысячу раз отработанным на репетициях ударом всаживает кинжал в подлого барона Скарпиа, десятки испуганных голосов сливаются в единый вздох. Они стонут и плачут вместе с ней над расстрелянным Каварадосси. И она принадлежит им, всем телом, всей душой, каждой капелькой своей крови — багряной, как бархат ее тяжелого платья, каждым звуком своего голоса.

Вот она заклинает подняться убитого возлюбленного. Обнимает его, пачкая пальцы еще теплой кровью, прижимает к груди его вдруг мертвенно отяжелевшую голову. Сердце ее рвется на части — сердце Флории Тоски. Светланы Полетаевой — самой молодой солистки Большого, любимицы публики, женщины, только что узнавшей о предательстве двух самых близких людей, больше нет. Она вернется, как только опустится занавес.

Женя явился в гримерную, когда отгремели аплодисменты, отщелкали вспышки фоторепортеров, отзвенели громкие поздравления. Театр почти опустел — схлынула толпа зрителей, укатили в черных «Волгах» важные правительственные гости. Костюмерша Нина наскоро укоротила платье для первого действия (Светлана пожаловалась, что подол длинноват), разложила его на боковом столике для завтрашнего спектакля и ускакала, бросив на ходу:

— Светлана Алексеевна, Михаил Моисеевич просил передать, что вас уже ждут в «Славянском базаре» на банкете.

— Спасибо, Ниночка, — рассеянно кивнула Света, усаживаясь перед туалетным столиком и вглядываясь в собственное отражение в зеркале. — До завтра.

Влажно и удушливо пахли сваленные в углу на сдвинутых стульях пышные букеты. Лампа над зеркалом качнулась, и по стенам заколыхались, задвигались изуродованные черные тени. Из зеркала на Светлану глянуло бледное, измученное лицо — заострившийся нос, запавшие щеки, лихорадочно блестящие черные глаза. Она замотала головой, вытряхивая из прически шпильки — гримера она отпустила, сказав, что справится сама, тяжелая темная лавина волос хлынула ей на плечи. Провела ватным диском по лицу, стирая грим.

Она никогда не любила себя без макияжа, как будто опасаясь, что на гладком, бледном, лишенном косметики лице можно прочитать все то, во что бы ей никого посвящать не хотелось. Сейчас смывающаяся краска обнажала чудовищную, нечеловеческую усталость, совершенную потерянность в разом перевернувшемся с ног на голову мире.

За спиной скрипнула, открываясь, дверь, зашелестели целлофановые обертки на цветах, и в темном зеркале за ее спиной появился Женя.

— Это правда? — спросила она, не поднимая головы.

Наоборот, словно бы даже пригнулась, ожидая приговора.

— Правда, — кивнул Женя. — Странно, что тебя это так поразило. Я думал, ты давно догадываешься.

— Ты думал, — ахнула она, — я догадываюсь и продолжаю…

— А что тут такого? — со смешком возразил он. — Я же закрывал глаза на твоих бесконечных мужиков.

Он неловко пошатнулся, делая резкое движение рукой, и Светлана поняла, что он пьян. Снова пьян. Она уже и не помнила, когда в последний раз разговаривала с ним трезвым.

— Ты даже расписываться со мной не хотела! — Он двинулся в глубь комнаты, развалился в низком плюшевом кресле. — Как же, поклонники разочаруются! Ну, зато теперь не придется таскаться по судам. Все к лучшему, правда?

Голос его болезненно отдавался в висках. Не в силах больше выносить эту насмешливую ухмылку, Светлана спрятала лицо в ладонях.

— Но почему? — глухо спросила она.

Не объясняя, не уточняя, что имеет в виду. Но он понял ее с полуслова. Она машинально отметила это — неоспоримое доказательство того, что когда-то, в доисторические времена, они были единым целым, с общими мыслями, чувствами, мечтами…

— Почему? — глумливо передразнил он. — Я любил тебя, как только может мужчина любить женщину. А у тебя никогда не было на меня времени. Ну скажи, куда ты все эти годы ломилась, куда бежала? К каким недосягаемым высотам? Чего ты все искала-то?

— Это неправда! — Светлана вскочила со стула, бросилась к нему, схватила за руку. — Неправда!

Он раздраженно отмахнулся, выдернул ладонь.

— Я пытался достучаться до тебя, а ты принималась орать и топать ногами. Я уезжал, пытался тебя забыть, а потом возвращался, потому что не мог без тебя жить. А дома обнаруживал, что ты даже и не заметила моего отсутствия. Я почти привык, что моя жена — злая эгоистичная сука. Ну что ж, все на этом свете имеет предел. Я просто устал. Выдохся. Все!