Книга Навеки твой - Даниэль Глаттауэр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Черт! Черепная коробка гудела и ныла от выпитого спиртного. Юдит выпила таблетку сильнодействующего лекарства от головной боли, потом проглотила пилюлю, которая была похожа на крохотные песочные часики, и еще одну, желтую — против червяка в мозге. И третью, овальную, чтобы червяк не размножился (если еще не поздно). Не вызвать ли «неотложку»? А на что, собственно, она жаловалась? На мужчину, которого нет, но голос его она слышит? Или на позвякивание люстры? Даже врачи «Скорой помощи» бессильны в тех случаях, когда больной не в состоянии объяснить, на что жалуется.
Юдит наметила себе срок до рассвета. О том, чтобы лечь спать, не было и речи. И Юдит решила заняться чем-нибудь осмысленным, чтобы скоротать время до рассвета. Переложила посуду в шкаф, причем настолько медленно, насколько это у нее получалось. Одна тарелка выпала из рук, как жаль, что только одна. На поиски и собирание осколков ушло не более пяти минут.
Шторм в голове потихоньку стихал, а тут потянулись и первые клубы предрассветного тумана. Юдит вернулась в спальню, открыла массивный платяной шкаф и решительно принялась опустошать его — обеими руками выбрасывать на пол содержимое: накопившиеся пальто, кофты, свитеры, рубашки, майки, блузки, брюки, чулки и нижнее белье. Образовалась большая куча. Потом начала снова сортировать и укладывать в шкаф, с верхних до нижних полок, вещь за вещью. Вскоре руки делали работу уже сами, без участия Юдит.
Некоторые наблюдали за ней издалека. Они стояли на полке и свисали с комода. Совершенно нормальные фотографии из детства, но рамки не могли больше их удерживать. Тот, на кого Юдит в настоящий момент смотрела, надвигался прямо на нее. У него были большие оттопыренные уши, густая черная шевелюра и длинные ресницы. Давай, Али, — предложила она, — ты мог бы мне помочь, вдвоем мы быстро разложим вещи в шкафу, а потом пойдем в кино.
Что ты говоришь? Подойди поближе, я тебя плохо понимаю. И прошу, не строй такое лицо, как после недели дождливой погоды. Тебе бы только в прятки играть, ну давай сыграем в прятки. Хорошо, если на улице посветлело, мы пойдем в парк. Ты пока обувайся. А я доделаю здесь кое-какие дела.
Да-да-да, Али, не надо кричать, я уже иду. Только возьму солнцезащитные очки. Надену шляпу, а кофта не нужна, мама, я не простужусь, мне жарко, нет, я не заболею. Хорошо, я присмотрю за Али! Вот его фотография. Он на ней задается, гордый. Али присоединяется. Мы идем на природу. Мы немного поиграем, мама. Мы будем в парке Райтхофера.
Я вставляю ключ и открываю наружную дверь. На улице уже светло. Держись рядом, Али, не убегай вперед. Осторожно, люди, не толкай их и не задевай, это разбойники и жандармы, но они не играют, они серьезные. И оставьте, пожалуйста, Али в покое, это мой маленький братик! Вот его фотокарточка. Не смотрите так зло! И не трогайте нас! Мы идем в парк!
Вот наконец деревья. Скамейка занята, я ложусь на траву, у меня слегка кружится голова от свежего воздуха, поэтому не могу позволить себе переутомления. Али, где ты? Куда спрятался? Ты уже начал игру? Иди сюда, Али, мне нужно немного передохнуть. Я набегалась, у меня устали ноги.
Али? Али, иди же сюда! Это не смешно. Ты не можешь так долго укрываться. Это уже не игра. Али? Али? Извините, вы не видели моего брата Али? Нет, мне не нужна кофта, я не простужусь, у меня немного кружится голова, и я потеряла брата.
Алло, вы там, снаружи! Вы что, все оглохли? Почему убегаете? Сами сумасшедшие! Чистые психи! У меня кружится голова, мне плохо. Что вы таращитесь на меня? Я только немного передохну.
Я знаю этого человека. Ханнес? Ханнес! Это ты? Тебя небо послало! Спасибо, мне не холодно. Нет, Ханнес, я не плачу, я потеряла Али. Ты должен мне помочь… Ты его нашел? У него все в порядке? А мама на меня сильно сердится? Нет, я не волнуюсь. Я так счастлива, так тебе благодарна… Это я тебе обещаю. Только уведи меня отсюда. Я не выношу этих людей здесь, мне неприятно, как они на меня глазеют. Нет, не боюсь уколов… Да, пожалуйста, останься! Ты мне нужен! Ты теперь должен остаться со мной!
Грязно-белый ночной столик числился среди инвентаря невропатологической лечебницы. Рядом со столиком, к сожалению, лежала она. Первое, что Юдит осознала, придя в себя, — она лежала на покрытом пенистой резиной полу, и это осознание было настолько тягостным, что она предпочла немедленно опять заснуть.
Второе пробуждение через много часов не оставило ни добрых, ни дурных впечатлений. Юдит проснулась по ту сторону действительности. Но, вероятно, ей пора потихоньку привыкать относиться к вещам с той стороны как к фатальной неизбежности и подружиться с ними, вместо того чтобы постоянно на них ополчаться? Ханнес. Да, он сидел рядом, улыбаясь и сияя. Подмигивал Юдит по-приятельски и таким способом помогал восстать от вызванной медикаментами преждевременной зимней спячки. Для оправдания его присутствия надо было признать, что он заслонял маму, которая уже заняла позицию у стены плача и вот-вот была готова начать причитания, дожидаясь, когда Юдит станет способна реагировать на речь.
— Привет, что ты тут делаешь? — едва слышно прошептала Юдит и попыталась изобразить улыбку, соответствовавшую ситуации.
— Я тебя нашел, — ответил он с неуместным к случаю налетом гордости и восхищения.
— Ханнес подобрал тебя, лежащую на земле, и принес в госпиталь. — Это была более приземленная версия мамы.
Юдит: но как…
— По чистой случайности, — перебил ее Ханнес, которому не терпелось как можно скорее прояснить суть вещей. А дело было так: в воскресенье утром он созвонился с Гердом. Тот уже начал беспокоиться, потому что нигде не мог найти Юдит, которая еще накануне — «за чудесным уютным ужином… жаль, что тебя не было» — внезапно почувствовала себя плохо. Ханнес должен был выполнить кое-какие дела в этом районе и обещал Герду прогуляться до дома Юдит и попробовать связаться с ней по домофону, так как она, вероятно, могла просто не услышать сигналы мобильного. На улице Мерцштрассе по пути к парку Райтхофера он натолкнулся на группу людей. А на тротуаре сидела скорчившись женщина, по виду нуждавшаяся в помощи и защите.
— Это была ты, — сказал он скорее с восхищением, чем с трепетом. — Вот так я тебя нашел.
Мама: дитятко, что ты делаешь… Юдит: мама, я тебя прошу, у меня сейчас нет настроения… Мама: ты бегаешь по улице полуголая, так и смерть накликаешь…
— Юдит, мы скоро уйдем и оставим тебя в покое, — успокоил ее Ханнес и положил маме руку на плечо. — Мы только хотели, чтобы ты проснулась не в одиночестве, и еще помни: есть человек, который всегда за тебя переживает и будет рядом, когда тебе плохо.
Юдит могла даже не смотреть на маму, чтобы знать, какое у нее выражение лица. Из-за одного этого только она никогда не полюбит Ханнеса.
— Это очень любезно, — произнесла Юдит. Он встал, взял маму под руку и помахал на прощанье левой рукой, как больше никто не делает: его жест скорее походил не на прощальный, а на «добро пожаловать домой».
