Книга Провозвестник Тьмы - Сергей Сезин

Мы вернулись обратно к стрелке Васильевского острова и повернули налево, входя в протоку, отделяющую Петропавловскую крепость от ее Кронверка. Остров закрыл нас от ветра, и качка практически прекратилась. Экскурсовод рассказывала нам о крепости, а я рассматривал лежавших на берегу любителей пляжного отдыха. А с этой стороны бастионы крепости были чуть пообшарпаннее. Слева был Кронверк и Арсенал, в котором располагался музей артиллерии. Точнее, еще и инженерных войск и войск связи. Надо бы туда пройти поглядеть. Часть крупных экспонатов стоит во дворе, их даже отсюда видно. За Арсеналом невысокий обелиск на месте повешения декабристов.

Мы огибаем крепость и вновь входим в Неву.

Дальше наш путь лежит к Летнему саду. А оттуда совсем близко до места, откуда прогулка началась. Катер огибает его, оставляя слева Михайловский замок, вновь сворачивает направо – и вот мы опять у мостов близ Спаса на Крови.

Путешествие закончилось. А вообще мне понравилось, только бы еще поплавал севернее Петропавловки (не помню, какие там острова и протоки), поглядел бы еще там, а поменьше плавал по самой Неве. «Пряжку, Карповку, Смоленку…» Интересное стихотворение Кушнера, правда, половину питерских речек и каналов, что в нем перечислены, я и не знаю. Поплавать бы по ним, хотя не везде это возможно. Кроме, конечно, Стикса, Коцита и Ахеронта, которые вообще-то не питерские, а адские. Но думаю, что и питерские речки иногда становились аналогами адских. А куда теперь? Что-то хочу я на Марсово поле. Вынул купленную на вокзале туристскую схему – тут совсем рядом. Прыг-скок – и я уже там.

Устроился на скамейке, прикрывшись от солнца кустом сирени, и решил посидеть. Вокруг молодые люди вообще на газонах лежат, им так удобнее. Нет, как-то это делать морально неудобно. Все же это кладбище, а не просто парк отдыха. Но им это не то незнакомо, не то безразлично. Кто сидит, кто лежит, кто обнимается, кто жрет. Правда, я уже достаточно стар, чтобы осуждать это, но еще не настолько, чтобы осуждать вслух.

Недавно читал я книгу «Лик Черной Пальмиры», там действие происходило именно в Питере, и даже прямо здесь. Хорошие Темные и плохие Темные. Если, конечно, хорошие Темные вообще возможны. А что-то мне здесь не по себе становится. И солнце не жжет, и ветра неприятного нет, а как-то не по себе. Должно быть, здесь Черная Пальмира на меня действует. Пойду-ка отсюда. А куда? Да обратно и пойду. Заверну в книжный магазин под глобусом, потом пройдусь по Невскому, гляну на коней Клодта, а потом сверну на Загородный.

Поглядел на книги, но ничего не выбрал. Как-то ни к чему душа не потянулась. Вернулся обратно по Невскому. Людей много, уже рабочий день у многих закончился. Сейчас они пойдут в магазины, на станции метро, домой и в гости. А я пока гуляю. Ах да, магазин, надо же ужином себя обеспечить.

За Аничковым мостом свернул налево, в какую-то наискось идущую улочку. Улочка узкая, с обеих сторон высокие старые дома, аж даже сумрачно стало. Не темно, но сумрачно. Справа у входа во двор-колодец увидел вывеску «Мини-маркет». Работает круглосуточно. Кину-ка взгляд туда.

Стрелка указывала внутрь двора-колодца. Шагнул туда, сделал два шага и остановился. От нехорошего предчувствия. Из-за угла медленно выдвигалась тень, похожая на собаку, только как бы недорисованную.

Рука зашарила у пояса, нащупывая кобуру. Увы, это не Углегорск, это наша реальность. Что же делать? Прибить тварь сложенной туристической схемой? Убежать нельзя, надо идти навстречу.

И хорошо, что пошел, а не побежал и не обделался по дороге. Жуткая тень отбрасывалась здоровенной дворовой псиною. Там явно был намешан кавказец и кто-то еще, собака выросла, а потом ее выбросили на улицу. А всклокоченная и грязная шерсть создавала такой вот силуэт ее тени. Долбаные бывшие ее хозяева и долбаные мои нервы!

Ужас подворотни жалобно глядел на меня и явно надеялся на подачку. Ладно, псина, сейчас зайду в этот мини-маркет и что-то тебе найду.

Вот, жуй, ужас здешней подворотни. Смотрел я на давящуюся сарделькой голодную собаку, и душа малость отходила от только что пережитого. Что-то у меня нервы разболтались. А с чего бы это? От зрелища старой канцелярской мебели или я прикоснулся к каким-то старинным эманациям смерти? Вот последнее – может быть. Но что это были за эманации – тысячи историй болезни умерших в госпиталях в этом архиве или захоронения Марсова поля? Или это души двух императоров, мимо мест смерти которых я прошел?

Нет, пора идти обратно в гостиницу. Что-то прогулка, неплохо начавшись, стала поворачиваться не столь приятной гранью. И пошел я из этого двора-колодца, провожаемый благодарным взглядом собаки. Или мне это показалось? Ладно, как бы собака ни смотрела, а уже меня она не беспокоит так, как это было несколько минут назад.

Пока добрался до гостиницы, наступило шесть часов. Дежурная выдала мне ключ от номера, пожелала счастливо отдохнуть и уткнулась в книжку опять. Я зашел в номер, оставил продукты на столике, а сам отправился в гости к «белому братцу». Так у нас в институтском общежитии называли сантехнику из фаянса. Особенно популярно это выражение было в варианте «обнять белого братца», то бишь, перепивши, в него поблевать. Я лично в те годы в унитаз не блевал. Мне отчего-то это претило, оттого пользовался тазиком, когда излишне выпитое попросится наружу.

Я пытался вспомнить, учились ли у нас в политехе кубинцы или африканцы, и не смог вспомнить. А интересен был бы африканец, рассказывающий о своих объятиях с «белым братцем».

Помыл руки, поел, остатки еды сложил в холодильник и залег на кровать. Включил телевизор, но наткнулся на сплошную рекламу. Пошла «общенародная» реклама про угрозу кариеса и прочих прелестей современной жизни, потом прошла, но конца рекламе еще не было – за нею местная прицепом. Устав от нее, я зомбоящик выключил. Я его дома смотрю раз-два в неделю, и тут надо сохранить эту практику. Когда ожидаешь встретить «гончую» Тьмы – угроза развития кариеса и перхоти меркнет, как малозначительная.

Интересно, что мне скажут завтра в архиве? Думаю, быстро они не справятся, даже если все документы сохранились. Мне на военной кафедре говорили, что за сутки боя полк мог потерять процентов десять личного состава. Ну, это если не происходила катастрофа вроде окружения. То есть в день через медсанбат 95-й дивизии могло пройти полторы сотни раненых от каждого из трех полков. Потом они попадают в какой-то госпиталь в Одессе, потом часть их куда-то отправляют. Легкораненые остаются в Одессе. Ну, скажем, в Новороссийск уплыла сотня раненых посерьезнее. А дальше кого-то, кто лечится определенный срок, оставят там, а тех, кто ранен тяжелее, отправят еще глубже. К примеру, в Саратов, где будут лечиться самые тяжелые ранения, и дальше их уже никуда не повезут. То есть нужно пролистать минимум четыре толстых тома приемных книг госпиталей и медсанбата. Интересно, а история болезни, или как это тогда называлось, была одна на все этапы или каждый раз новая заводилась? Мне отчего-то вспоминается такое старое название, как «скорбный лист», но я уже не помню, как сейчас называется нынешний аналог – лист назначений или история болезни? Мощно все же звучит: «скорбный лист». Ну да, когда так говорили, попасть в больницу и выйти из нее живым и здоровым – это было удачей. Несказанной удачей. Мне вспомнился писатель Лесков, у которого с женой случилось то же, что и со мной. Только оно тогда лечилось еще хуже. Поэтому она из больницы не вышла. И не выходила еще лет сорок, пережив мужа на десяток лет. А в те времена развод Лескову церковь дать отказалась, ибо жена жива. И вот человек тридцати пяти лет остался хоть и женатым, но толку от этого состояния не было. Вот и крутись как хочешь. Можешь, конечно, найти гражданскую жену (которая никаких официальных прав не имеет), но не забудь ее предупредить, что ваши совместные дети вообще-то будут незаконнорожденными, если не сказать грубее. Потому, чтобы они не числились… бастардами, надо дополнительно покрутиться. Эк меня в сторону унесло. Так что только пролистать приемные книги, где сотни, а может, тысячи записей, – это долго.