Книга Римский Лабиринт - Олег Жиганков

— Препятствует? Если бы это чему-то препятствовало, мы бы отреагировали намного раньше, — засмеялся генерал. — Могу успокоить тебя — я не собираюсь препятствовать этому твоему… знакомству.

Анна не понимала, куда он клонит.

— Мы проверили этого молодого человека, — продолжал электронный голос в трубке. — Возможно, он — находка для нас. Наши специалисты-психологи просчитали ситуацию, и они полагают, что наметившийся уже процесс будет ускорен, если профессор станет испытывать чувство ревности.

— Какой процесс? Какой ревности? — не поняла Анна.

— Не прикидывайся дурочкой, — неприятно усмехнулся голос в трубке. — Профессор давно уже влюблён в тебя. Появление соперника, даже предполагаемого, может значительно ускорить процесс его раскрытия. Вспомни «Собаку на сене».

«Профессор давно уже влюблён в тебя», — отозвались в её ушах слова генерала, сказанные им в такой сухой и деловой манере, как будто он получил лабораторные анализы, подтверждающие эти данные. Впрочем, Анна признавала, что генерал был прав.

Игра выходила далеко за рамки чисто профессиональной деятельности. Неужели она действительно способна использовать чувства, чтобы манипулировать людьми? Анне стало страшно. С другой стороны, напомнила она сама себе, об этом надо было думать тогда, когда бралась за это задание. Но разве был у неё выбор?

— Конечно же, тебе придётся поработать над ситуацией, — добавил голос в трубке. — Ты, должно быть, уже догадалась, кто такой этот твой Винченцо?

— И кто же он такой? — тихо спросила Анна. Она боялась ответа.

— Он — гей, — лаконично ответил голос в трубке. — Что, однако, ничуть не мешает нам использовать его в наших планах.

Анну словно пронзило электрическим током. Ну конечно! Только она, компьютерный червь с полным отсутствием житейского опыта, могла этого не разглядеть. Вот почему он так ведёт себя с ней! Ей мучительно захотелось выбросить телефон в окно, а самой броситься на кровать и разрыдаться. Но она слишком хорошо умела себя сдерживать — годы работы в отделе многому её научили.

— Ты должна будешь в самое ближайшее время познакомить нашего клиента с этим молодым человеком, — продолжил тем временем генерал. — Смотри на всё это как на забавную игру, как на весёлое приключение. Радуйся, наслаждайся жизнью. Ясно? До связи.

Она подошла к окну. Отсюда перед ней открывался панорамный вид на крыши Вечного города, утыканные телевизионными антеннами, над которыми, как гигантская летающая тарелка, плыл купол собора Святого Петра.

«Ну почему же, — взмолилась Анна, — почему нет никого, с кем можно было бы поговорить, кому можно было бы доверить мои тайны! Я не могу доверять их даже дневнику. А как бы хотелось излить кому-то свою душу — маме, тёте Майе, Толяну, „Гансу Христиану“… Иных уж, наверное, нет, а те — далеко…»

Глава 17. В которой говорится о рождении младенца Петра, в глубокой старости удостоенного стать римским понтификом

Вот наследие от Господа: дети, награда от Него — плод чрева.

Псалом 126:3

1209, 11 мая, Молизе, юг Италии

Деревня под названием Сантанжело Лимосано состояла примерно из двух десятков хижин, разбросанных, как казалось, безо всякого порядка на просторном лугу у подножия заросшего лесом холма. Как и многие другие деревушки в провинции Молизе, она однажды, без какого-либо участия или даже ведома её жителей, вошла в состав расширяющегося римского государства. Парадоксально, но деревне удалось пережить Римскую империю, и с тех пор она переходила из рук в руки — вначале к ломбардам, которые сделали её частью графства Сполето, потом к норманнам, присоединившим это селение к Апулии. Самих жителей деревни все эти перетасовки коснулись мало, и в народной памяти о ломбардах вспоминали как о тех, кто когда-то начал сажать здесь оливковые деревья; а норманнов — как первых, кто стал разводить в Молизе стада свиней. Вправду это было или нет — проверить уже никто не мог, но оливковое масло и свиные колбаски из Абруццо имели отменную репутацию, и, следовательно, жизнь в деревне Сантанжело Лимосано была сносная. Деревенских жителей мало волновало, что происходило в окружающем их большом мире, и если бы не близость городка под названием Изерния, их диалект, наверное, развился бы в язык, иностранный как для Италии, так и для всего остального мира.

Жизнь в деревне текла медленно и размеренно, и среди крестьянских обязанностей редко находилась такая работа, которая не могла бы подождать до завтра. Поэтому, когда Марии, жене Ангелериуса, настало время рожать своего одиннадцатого по счёту ребёнка, вся деревня собралась подле её дома, не преминув воспользоваться случаем отдохнуть и почесать языки. Усевшись на траву неподалёку от небольшой глинобитной хижины Марии и Ангелериуса, люди судачили о погоде, спорили о поле будущего ребёнка и громко смеялись старым, из поколения в поколение переходящим шуткам, связанным с темой рождения детей.

Мария, похоже, была единственной во всей деревне, кто в тот день трудился. Впрочем, за неё никто особо не переживал: рожать было для неё делом привычным, и она была всё ещё молода и сильна. К тому же её муж на всякий случай пригласил на помощь из Изернии монашку, сестру Пелагею, исполнявшую роль повивальной бабки. С Ангелериуса Пелагея спросила два десятка яиц. С горожан, конечно же, она бы содрала побольше, но что взять с бедных крестьян? Тем более они такие здоровые, что Пелагея просто делала вид, будто чем-то помогает.

Пригласил её Ангелериус главным образом из чувства вины и боязни Божественного наказания. Дело в том, что Мария приходилась ему двоюродной сестрой. Большинство жителей деревни были друг другу родственниками, поскольку одни и те же семьи жили здесь на протяжении многих поколений. Крестьянам запрещалось покидать свою землю, так что женихов и невест приходилось подыскивать прямо на месте. Церковь такие браки не санкционировала, называла их инцестом, и деревенские жители обходились без церковного венчания.

— Мальчик! — воскликнула сестра Пелагея, поднимая в воздух розовое и морщинистое существо, встречающее свой первый день земной жизни. Она показала плачущего младенца сначала его отцу, потом матери и шести сёстрам, которые находились тут же, внутри маленького помещения. Братья вместе со всеми остальными дожидались снаружи.

— Мальчик! — крикнула сестра Пелагея в окно, показывая ребёнка собравшимся во дворе. К удивлению всех, ребёнок тут же перестал кричать, широко открыл глаза и внимательно осмотрел людей, будто приветствуя их.

— Ангел! — прошептала одна из его сестёр.

— Святой апостол! — сквозь слёзы умиления проговорила Мария.

— Пьетро! — подтвердил Ангелериус.

Мальчик в это время остановил на нём свои лучистые глаза.

— Sta sorridendo! — воскликнул Ангелериус. — Guardilo! Sta sorridendo! Il suo nome e Pietro!

— Пьетро! — раздалось кругом. — Отец назвал его Пьетро!