Книга Белые раджи - Габриэль Витткоп

Но порядок в радже восстановится еще не скоро. Вся Азия словно решила сбросить европейское иго. Один из очагов мятежа, который не удавалось полностью погасить, представляла Британская Индия. Нидерландское правительство на Борнео подавляло восстания, сосредоточенные главным образом в Самбасском султанате. В Кантоне бывший властитель Йе открыто бросил вызов губернатору Гонконга и предложил тридцать долларов в награду за каждую британскую голову, а китайцы, в ответ на оккупацию побережья, грабили европейские и американские владения. Распространяемые среди китайских общин архипелага рассказы о кантонском восстании достигли Сингапура, в январе 1857 года там тоже вспыхнул бунт, и хотя его быстро подавили, отголоски докатились до самого Саравака.

Миграция часто провоцировалась войнами, наводнениями и голодом, диаспора все больше разрасталась, и этот «Китай за пределами Китая», называемый эмигрантами Наньян и охватывавший многочисленные азиатские регионы, а также крупные европейские и американские города, пережил в середине XIX столетия кульминацию своей долгой истории. Саравак захлестнули одна за другой три большие волны.

То были выходцы из Шаньдуна, Чанцзяна и Дэцзяна, а также из южнокитайской провинции фуцзянь, уроженцы которой делились на чавань, хэнхуа, хуэйчжоу, фучжоу и хакка, - громадная армия кули, не знавших ничего, кроме нищеты, и решивших продать свою шкуру в рудниках страны, считавшейся подлинным Эльдорадо. Никто не собирался оставаться здесь навсегда, и каждый надеялся заработать достаточно денег, чтобы вернуться в Китай. Они готовы были на все. Приплывали на управляемых ландами джонках, многие никогда не видели моря, качка изнуряла их, и вскоре палуба превращалась в клоаку. В тесноте нельзя было даже пошевелиться, и люди пытались набрать дождевых капель, ведь ежедневный рацион состоял из трех ложек воды и чашки риса. Ежедневно в море сбрасывались трупы: за пятинедельный переход смертность порой достигала пятидесяти процентов - единственная потеря для вербовщика, нередко бывшего эмигранта, которому прибытие каждого нового кули приносило весомую награду. Выслеживаемые издали джонки на входе в устье приступом брала остервенелая толпа нанимателей. Нужно было первым всунуть в изможденную руку покупаемого за восемнадцать центов в день человека тридцать долларов аванса. Он никогда в жизни не видел таких денег и уже мнил себя богачом. За считанные часы вербовщики и наниматели вводили беднягу в отчаянные долги.

Вплоть до 1890 года золотые рудники Бау разрабатывались исключительно китайцами. Заложенные в 1740 году, через двадцать лет они стали уже достаточно процветающими и реорганизовались в самоуправляющиеся общины, или гунсы, основанные на системе распределяемых между геологами-разведчиками и бригадирами прибылей, тогда как батраки довольствовались нищенской оплатой.

Методы добывания были архаичные: человек использовался вместо машины и вьючного животного. Отверженные этой геенны, с рассвета до заката пересыпавшие тонны земли, десятками умирали от холеры, дизентерии и малярии. Едва зажигались фонари, в разбросанных по томатно-красной латеритной земле бамбуковых бараках неистовствовали москиты и клопы. Лагерь подчинялся юрисдикции ганчу, избираемого среди самых грозных геологов-разведчиков и обязанного поддерживать некий порядок. Его должность обеспечивала концессию на азартные игры, мужскую, женскую и детскую проституцию, ссуды под залог, алкоголь и опиум. Именно у него хранились ключи от всех райских кущ этого ада, из-за соперничества между различными гунсы и тайными обществами положение казалось безвыходным.

Эти общества существовали в Китае всегда и, расширяя конфуцианское представление о семье до понятия клики, особенно размножались в смутные времена. Многие общества постепенно вырождались в мафию с многочисленными ответвлениями, особенно активными в экстерриториальном Наньяне.

В Бау находилась штаб-квартира общества Тяньцзяохуэй, объединенного тогда с грозным Тяньдихуэй, или «Триадой». Все эти чрезвычайно враждебные к цзаньгуайло, или «иноземным демонам», общества повсюду имели своих агентов, нередко вербовали информаторов среди прислуги, пользовались специальным жаргоном и извлекали выгоду из неприязни, которую малайская знать питала к Голландии и Великобритании.

Беспорядки возникали и в Сараваке, Джеймс ожидал какого-нибудь китайского мятежа, однако не мог предугадать, когда и как он начнется. Хотя раджа всегда призывал Чарльза строго следить за китайцами, невозможно было произвести полную их перепись: среди них были крупные и мелкие купцы, банкиры и коробейники, геологи-разведчики и кули, земледельцы и ремесленники, семьи и кланы. В каждом китайце сосредоточился весь Китай-Батюшка - вечное кишение, жизнь, движение, торговля, детвора, «вжик-вжик» маджонга, мяукающая опера, День рождения Луны, потрескивание глубоких сковород, колокольчики передвижных харчевен, бесконечные споры, храмовые гонги, запах жженой бумаги на алтаре Предков и, конечно же, опиум.

Правительство Белого раджи взимало налог на опиум: Джеймс простосердечно утверждал, что после дневных трудов бедный рудокоп имеет полное право на расслабляющую его разбитое тело трубочку. Дело тут вовсе не в неведении: после публикации знаменитых «Писем Юниуса», еще в 1769 году разоблачивших британскую торговлю опиумом и ее последствия для народов Азии, все англичане знали о пагубном воздействии мака. Стало быть, все прекрасно понимали, о чем идет речь, однако Саравак нуждался в деньгах. В Бау потребление уже давно поднялось до шестидесяти тюков в месяц, но затем, несмотря на явный прирост населения, вдруг резко упало на пятьдесят процентов. Учитывая активную торговлю солью, оружием и опиумом между сингапурскими китайцами и китайцами Самбаса, граничащего с Бау, нетрудно было представить подлинные масштабы контрабанды. Правительство решило, что гунсы и впредь должны взимать налог на шестьдесят будь то купленных, будь то выкуренных тюков опиума. Тогда-то сыны Китая-Батюшки и взялись за оружие.

После расследования Джеймс утратил кредит доверия, поэтому китайцы полагали, что Великобритания ничего не предпримет для сохранения у власти человека, которого сама же презрительно объявила простым вассалом брунейского султана. В Сараваке осталось очень мало европейцев, боязливые сухопутные даяки не желали воевать, у пиратов из даяков морских не было никаких оснований поддерживать своего врага, а многочисленные малайцы вновь присоединились к пенгирану Макоте, который с давних пор якшался с самбасцами и сингапурцами.

— Ножницыыы... ножиии... зеркалааа... - Возглашал коробейник Мустафа, двигаясь на своей лодчонке вдоль прибрежных деревень. 18 февраля 1857 года, возвращаясь из своей лачуги в Бату-Каве, где ютились одиннадцать детей, Мустафа увидел близ Тудонга, как несколько сотен вооруженных китайцев садились на целую флотилию сампангов… Это зрелище показалось ему столь устрашающим, что он вытащил свою шлюпку на берег и побежал вниз по течению, чтобы занять лодку у друга. Дело явно касалось саравакского главнокомандующего дату Бандара Ланы. И кто знает, какая огромная награда ждала бедного коробейника? Пенсия? Орден? Возможно даже, титул?.. Он, как шальной, налегал на весла.

С большим трудом добился Мустафа встречи с дату Бандаром. В конце концов, коробейника впустили к окруженному солдатами насупленному человеку, которому раб подпиливал на ногах ногти. Мустафа упал на колени и рассказал об увиденном.