Книга Белые раджи - Габриэль Витткоп

— Раджа! Неужели это эпидемия? - Со смехом сказал Коллинз.

— Не иначе.

В Лондоне Брук Брук женился на Энни, сестре Гранта, который и сам недавно вступил в брак с Юной Матильдой.

Джеймс засыпал вопросами, хотелось узнать обо всем сразу. Как дела у Темплера? А у друга Молодости Крукшенка? Сколько гостей было на свадьбе у Брука Брука? А как выглядела Эмма? Где Грант познакомился с Матильдой? В какой церкви прошло венчание? Миссис Коллинз уже успела полюбоваться местной растительностью? Уютно ли ей в их новом бунгало?

Женщина отвечала любезно, но все же немного робко, ведь ей едва исполнилось восемнадцать.

Брук Брук и Чарльз Грант с молодыми женами должны были отплыть в начале следующего года в Азию вместе с племянницей раджи Мэри Николеттс, чей зять недавно поступил на саравакскую службу. Хотя Белый раджа видеть не мог своих женатых чиновников, он неожиданно увлекся покупкой мебели, подбором штор и планами домашнего обустройства. Он часто советовался с миссис Макдугалл, которая, скрестив руки на своей неистощимой утробе и наклонив обрамленное сиреневыми кружевными бахромками лицо, терпеливо выслушивала его жалобы. Джеймс шушукался и с Пенти, всегда приходя к одному и тому же очевидному выводу:

— Что ж, Пенти, из-за всех этих молодых женатиков придется обновить наши старые жилища и изменить заведенный порядок.

С возрастом в нем просыпались отцовские чувства, шероховатости характера сглаживались, и временами он даже забывал о своем безоговорочном нарциссизме. С нежностью говорил о «детях» - той внезапно свалившейся ему на голову растущей семье, что никогда не стала бы слишком многочисленной для его безразмерного сердца. Эта семья обещала ему перемену в том возрасте, когда кажется, будто обновление сулят любые новшества. Молодость вновь прибывших должна омолодить и его. Он пока не знал, что в дверь уже стучится беда.

Вначале случилось одно из тех происшествий, которые почти всегда предупреждают о больших неприятностях. Когда жестоко мучившийся из-за приступов лихорадки Белый раджа готовился отправиться в Сингапур, в службах Резиденции вспыхнул пожар. Его быстро потушили, но сгорело несколько перегородок, почернели потолки бунгало, и огонь уничтожил пару предметов мебели. К большой радости Джеймса, пламя пощадило библиотеку. Эта потеря была бы не сопоставима даже с истреблением Канцелярии, говорил он. Если б он только знал...

Он закрыл глаза, и по ногам заструилась хлынувшая из бедра кровь, покрывая их огненно-красным лаком. Они заговорили все одновременно, испуганно вздыхая, затем взяли его под мышки и положили на длинный щит: голова опустилась на древесину, а кабаньи рыла гулко стукнулись о дно.

Его несли через джунгли, шлепая по болотам, пересекая овраги, следуя тайными тропами под покровом лиан. Губы потрескались, словно он был уже при смерти. В лихорадке он бормотал о столкновении на берегах Ундупа, о том, как встретился с кем-то взглядом. Дорога была долгая, в ране Рентапа завелись личинки, медно-красная кожа стала бледно-золотистой, а линия носа - тонкой, словно лезвие. Наконец, прибыли в деревушку Данди между Скрангом и Сарибасом - в труднодоступное место, где у Рентапа имелись союзники. Ведь ему часто удавалось страхом, а то и подкупом привлечь на свою сторону вождей, которые возможно, поддержали бы Белого раджу.

В Данди жила вадиан, умевшая лечить травами и при помощи духов. Совсем крохотная и сморщенная, она прятала волосы под вышитой бисером тиарой. Говорила только по существу и занимала в ламине отдельную комнату, отличавшуюся от прочих лишь загадочными рисунками на кувшинах, большим сундуком из коры, где вадиан хранила свои растения, да прирученным кеньялангом, который выбелил весь пол своим пометом. В этой-то комнате и положили Рентапа, а вадиан денно и нощно пела и плясала, взывая к духам о помощи. Время от времени она вливала ему в рот отвары с отвратительным либо райским укусом. Однажды вечером он открыл глаза и вспомнил все.

В бухточке Скранга Рентап без единого гвоздя построил красивую деревянную крепость. Затем пришли правительственные даяки - люди с такой же кожей, речью и богами, как у него, которые при этом не были его собратьями. Их привели двое молодых людей - наверняка, из многочисленных сыновей Белого раджи и, скорее всего, от разных матерей, поскольку один был высок и темноволос, а другой - низок и белокур. У людей Рентапа были пики и сабли, и они умели метать из сарбакана крошечные смертносные стрелы. У правительственных - мушкеты. Поднявшись по реке до Энтабана, войска Белого раджи применили тактику окружения, дабы отрезать Рентапа от любого возможного подкрепления, а затем стерли крепость с лица земли. Потом был разгром, ранение и обморок.

Рентап вскоре укрылся в своем неприступном орлином гнезде Сандок. Раздробивший шейку бедра мушкетный выстрел заронил в нем сомнения и подорвал веру в магическую силу кабаньих рыл. Теперь он хромал, зная, что уязвим, побежден, искалечен, но не желал уступать партию. Он по-прежнему лелеял мечту о царском могуществе -мечту опьяненного ребенка, и долгими днями она дразнила воображение вождя в его пристанище.

Над кудрявыми, простиравшимися до синего горизонта джунглями возвышался притулившийся к скале причудливый деревянный замок. Со скалы низвергался бурный поток, в котором ловил рыбу зимородок, и сверху было видно, как над деревьями чертили круги большие хищные птицы. Вечером, лежа на площадке с горящим костром, Рентап устремлял взор к звездам, пытаясь найти в них объяснение своей несправедливой участи и измены духов. В сандокском замке, посреди своих воинов с плюмажами из кеньяланга, наложниц, бесчисленного потомства, чародеев в женской одежде и гонгистов, проживет он восемь долгих лет.

— Не забывайте, мистер Бахус, что своими успехами мы обязаны не столько отличной стратегии, сколько превосходству нашего оружия и замешательству во вражеских войсках, - сказал Чарльз, сурово посмотрев на лейтенанта, чья фамилия не сулила ничего хорошего.

— Ну а пока необходимо в первую очередь построить форт Серикеи...

Бахус, толковый офицер с пламенной шевелюрой и пронзавшим сверкающие стеклышки перекошенного пенсне взглядом, относился к единственной своей отдушине с иронией.

Любимым словом Чарльза Джонсона был глагол «строить», который встречался в его отрывистых фразах чаще всего. В кармане у Чарльза всегда лежал какой-нибудь план, и он мысленно возводил гласисы, бульвары, перила и поручни. Обязанность контролировать вражеские перемещения лежала исключительно на нем, и пресекать враждебные действия позволяла лишь надежная система обороны. В конце концов, Муним предоставил радже полную свободу действий на Серикеи, и Чарльз решил возвести там форт, чтобы затем передать его под командование другого офицера. Иногда мятежники уничтожали сооружение еще до того, как оно было достроено. Согласно древнему закону джунглей, на том же месте ничего не восстанавливали, а всегда отходили чуть вглубь.

«Когда воцарится мир, - спускаясь к строящемуся форту, думал Чарльз, - можно будет строить улицы, школы, почтамты, больницы... Строить по-настоящему».