Книга Спасти Колчака! «Попаданец» Адмирала - Герман Романов

Оказывается, дивизион прекрасно обеспечивался связью, которая шла вдоль всей железной дороги. Как говорил Остап Бендер — телеграф везде наставил своих столбов. Проще простого — подогнали поезд на крайний путь, связист напрямую подключился к проводам, и можно говорить или по телефону с близлежащими станциями, или вести переговоры по аппарату Бодо с дальними станциями, или отправить телеграмму за тридевять земель, лишь бы там адресат был известен.

Отправить-то отправил, но только на душе черные кошки своими когтями скребли. Чистейшая авантюра и немыслимая по здешним меркам наглость. И потому спрашивать Акима Андреевича о том, был ли ответ, Костя не стал — давно бы связист прибежал…

Нижнеудинск

— Какое нелепое название — Нижнеудинск. Милый мой Александр Васильевич, — светловолосая милой наружности женщина повернулась к адмиралу Колчаку лицом, чуть прикоснулась своей теплой ладошкой к его чисто выбритой щеке.

Любовь нечаянная, как сладок и тяжел твой хрупкий обруч, что лег на них сладким бременем год назад. Любовь, затронувшая души в кровавой круговерти гражданской войны. Ему же только сорок семь, и сердце жаждет любви…

Стук в купейную дверь безжалостно вырвал у адмирала руку желанной женщины. В жизнь снова ворвалась война, не желая давать ему даже минуты на горькое личное счастье. И не иначе — ни Трубчанинов, ни Удинцев не стали беспокоить Верховного Правителя сейчас, зная, что он там вместе с Анной Васильевной. Это война пришла, вновь призвала его, не дает уйти, преследует даже сейчас, здесь, в тишине, в присутствии любящего его женского сердца…

— Войдите, — спокойным голосом сказал адмирал, сделав долгую паузу, давая время ей собраться.

Его Анна Васильевна только улыбнулась и, открыв дверь во вторую половину его двойного купе, ушла туда, тихо притворив за собой. А дверь в коридор раскрылась, словно адъютант поджидал этого.

— Извините, Александр Васильевич. Только сейчас расшифрована телеграмма из Слюдянки, это на Кругобайкальской железной дороге, от командира дивизиона броневых поездов ротмистра Арчегова. Я не хотел вас беспокоить, но ее текст очень важный, — и лейтенант протянул Верховному Правителю листок бумаги.

— «С тремя бронепоездами и отрядом в 300 штыков прибыл на станцию Слюдянка, — медленно и глухо стал читать адмирал Колчак, — имею приказ атамана Семенова далее идти на Нижнеудинск. В Глазково восстание, власть взял эсеровский Политцентр, поддерживаемый чехами за отгрузку черемховского угля. Ледоходом сорван понтон, все ангарские пароходы захвачены чехами. Попытка обстрела мятежных казарм пресечена генералом Жаненом, заявившим о недопустимости обстрела желдороги и ответном огне чеховойск в случае непослушания русских властей», — адмирал оторвался от телеграммы, достал платочек и вытер капли пота. Затем взял листочек в руки и продолжил чтение.

— «Американские части выдвигаются к Кругобайкальским туннелям для их занятия. Перебрасывают пехоту на станцию. Принял меры к воспрепятствованию, в Култуке оставляю «Беспощадный». Приказаний от атамана Семенова получить не могу, связи нет. Мобилизую в Порту Байкал суда, организую флотилию, призову морских и военных чинов для движения на Иркутск и переправы надежных войск для подавления мятежа. Сам двинусь на Иркутск 29 декабря. В этот день атакую Глазково — промедление смерти подобно. Прошу ваше высокопревосходительство отдать мне необходимые распоряжения по Бодо. Буду на станции до 21.15, снимаю связь и ухожу в Порт Байкал. Ротмистр Арчегов».

— Это что за бред? — Колчак недоуменно пожал плечами. — Какой Политцентр? Что за восстание…

— Ваше высокопревосходительство, — в коридоре застучали шаги, и перед дверью встал задыхающийся премьер-министр Пепеляев. Он хрипел, не мог больше сказать слов и держался ладонью за левую половину груди. Но через минуту Виктор Николаевич отдышался и заговорил:

— В Глазково восстание. Склады на Батарейной захвачены. Я только сейчас говорил с Червен-Бодали…

— Прочитайте это, Виктор Николаевич, — Колчак протянул ему телеграмму Арчегова. Председатель Совета министров впился в нее глазами и скорее не прочитал, а проглотил написанные слова. Побледнел, смертельно побледнел и потрясенно прошептал:

— Все правда, только гораздо хуже. Намного хуже. Министр мне ничего не сказал о чехах.

— У ротмистра Арчегова информированность намного лучше. Интересно, откуда? И настоящий ли ротмистр ее послал? — Колчак говорил отрешенно — звенья цепи выстраивались одно за одним, нанизывались, как костяшки счетов на прутья…

— Лейтенант! Полковника Сыробоярского ко мне, немедленно! Разузнайте все про ротмистра Арчегова. И соедините меня со Слюдянкой, — еще осталось почти полчаса до назначенного срока.

Кивком простившись с премьер-министром, адмирал тихо закрыл дверь купе и устало опустился на диван. Странно, но он полностью верил словам Арчегова, и вновь на ум пришли костяшки счетов. Они наслаивались ровно, как деяния чехословацкого корпуса. Союзниками сделан последний их шаг — они предали его, они предали ту Россию, которая за них сражалась. Теперь все — итог подведен, счета выставлены. Адмирал устало закрыл глаза…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Раз пошли на дело…
(26 декабря 1919 года)

Слюдянка — Култук

Плотно прижавшись к заснеженным шпалам, Ермаков прополз немного под вагоном, осторожно выглянул из-под колесной пары. Часовой уже не ходил; прижавшись спиной к стенке, он задумчиво клевал носом. Да оно и понятно — сочетание мороза, теплого тулупа и изрядной дозы самогона действует на любого караульного просто убойно.

Часовых оказалось не шестеро, как до того было, а только двое — в начале и конце короткого эшелона из десяти вагонов. Уход русских воинских эшелонов и бронепоездов в сочетании с празднованием католического Рождества резко снизил бдительность бравых американских вояк. Часовых везде уменьшилось втрое, а кое-где были даже сняты на ночь выставляемые посты. Но капитан Смит явно недооценил азиатского коварства русских…

Ермаков осторожно выполз из-под вагона и быстро отвалился в сторону. Наделать шуму он не боялся — на соседних путях яростно трудился маневровый паровоз, и звуков от него было предостаточно, роту марширующих солдат заглушит.

И потому ротмистр уже без всякого стеснения, с изрядной наглостью, шариком подкатил к американцу со спины и шарахнул бедолагу в затылок рукоятью «трофейного» пистолета.

«Кольт» не уступил обычному молотку по эффекту своего воздействия на черепную коробку — американец рухнул на снег подрезанным колоском, выпустив из рук винтовку. За спиной заскрипел снег, и Константин повернул голову — так и есть, казаки уже управились со своим часовым и бежали к нему. Еще два станичника должны были остаться на хвостовой площадке.

— Кузьма, бери фонарь, сигналь на «Грозный»! — Ермаков удобнее примащивал часового, закрывая его лицо шерстяным шарфом. Ну его к черту, а то поморозит себе морду, а так часок на морозе перебедует, пока смена новая подойдет. Убивать часовых они не планировали — зачем парням Рождество портить да напрасно их товарищей злобить…