Книга Бесы - Федор Достоевский

Шатов неуклюже остановился в дверях. Поблагодарив его заприход, она подвела его к мама.

– Это господин Шатов, про которого я вам говорила, а это вотгосподин Г– в, большой друг мне и Степану Трофимовичу. Маврикий Николаевичвчера тоже познакомился.

– А который профессор?

– А профессора вовсе и нет, мама.

– Нет, есть, ты сама говорила, что будет профессор; верно,вот этот, – она брезгливо указала на Шатова.

– Вовсе никогда я вам не говорила, что будет профессор.Господин Г—в служит, а господин Шатов – бывший студент.

– Студент, профессор, всё одно из университета. Тебе толькобы спорить. А швейцарский был в усах и с бородкой.

– Это мама сына Степана Трофимовича всё профессоромназывает, – сказала Лиза и увела Шатова на другой конец залы на диван.

– Когда у ней ноги распухнут, она всегда такая, выпонимаете, больная, – шепнула она Шатову, продолжая рассматривать его всё с темже чрезвычайным любопытством и особенно его вихор на голове.

– Вы военный? – обратилась ко мне старуха, с которою менятак безжалостно бросила Лиза.

– Нет-с, я служу…

– Господин Г—в большой друг Степана Трофимовича, –отозвалась тотчас же Лиза.

– Служите у Степана Трофимовича? Да ведь и он профессор?

– Ах, мама, вам, верно, и ночью снятся профессора, – сдосадой крикнула Лиза.

– Слишком довольно и наяву. А ты вечно чтобы материпротиворечить. Вы здесь, когда Николай Всеволодович приезжал, были, четыре годаназад?

Я отвечал, что был.

– А англичанин тут был какой-нибудь вместе с вами?

– Нет, не был.

Лиза засмеялась.

– А, видишь, что и не было совсем англичанина, стало быть,враки. И Варвара Петровна и Степан Трофимович оба врут. Да и все врут.

– Это тетя и вчера Степан Трофимович нашли будто бы сходствоу Николая Всеволодовича с принцем Гарри, у Шекспира в «Генрихе IV», и мама наэто говорит, что не было англичанина, – объяснила нам Лиза.

– Коли Гарри не было, так и англичанина не было. ОдинНиколай Всеволодович куролесил.

– Уверяю вас, что это мама нарочно, – нашла нужным объяснитьШатову Лиза, – она очень хорошо про Шекспира знает. Я ей сама первый акт«Отелло» читала; но она теперь очень страдает. Мама, слышите, двенадцать часовбьет, вам лекарство принимать пора.

– Доктор приехал, – появилась в дверях горничная.

Старуха привстала и начала звать собачку: «Земирка, Земирка,пойдем хоть ты со мной».

Скверная, старая, маленькая собачонка Земирка не слушалась изалезла под диван, где сидела Лиза.

– Не хочешь? Так и я тебя не хочу. Прощайте, батюшка, незнаю вашего имени-отчества, – обратилась она ко мне.

– Антон Лаврентьевич…

– Ну всё равно, у меня в одно ухо вошло, в другое вышло. Непровожайте меня, Маврикий Николаевич, я только Земирку звала. Слава богу, еще исама хожу, а завтра гулять поеду.

Она сердито вышла из залы.

– Антон Лаврентьевич, вы тем временем поговорите с МаврикиемНиколаевичем, уверяю вас, что вы оба выиграете, если поближе познакомитесь, –сказала Лиза и дружески усмехнулась Маврикию Николаевичу, который так весь ипросиял от ее взгляда. Я, нечего делать, остался говорить с МаврикиемНиколаевичем.

II

Дело у Лизаветы Николаевны до Шатова, к удивлению моему,оказалось в самом деле только литературным. Не знаю почему, но мне всёдумалось, что она звала его за чем-то другим. Мы, то есть я с МаврикиемНиколаевичем, видя, что от нас не таятся и говорят очень громко, сталиприслушиваться; потом и нас пригласили в совет. Всё состояло в том, чтоЛизавета Николаевна давно уже задумала издание одной полезной, по ее мнению,книги, но по совершенной неопытности нуждалась в сотруднике. Серьезность, скоторою она принялась объяснять Шатову свой план, даже меня изумила. «Должнобыть, из новых, – подумал я, – недаром в Швейцарии побывала». Шатов слушал совниманием, уткнув глаза в землю и без малейшего удивления тому, что светскаярассеянная барышня берется за такие, казалось бы, неподходящие ей дела.

Литературное предприятие было такого рода. Издается в Россиимножество столичных и провинциальных газет и других журналов, и в них ежедневносообщается о множестве происшествий. Год отходит, газеты повсеместноскладываются в шкапы или сорятся, рвутся, идут на обертки и колпаки. Многиеопубликованные факты производят впечатление и остаются в памяти публики, нопотом с годами забываются. Многие желали бы потом справиться, но какой же трудразыскивать в этом море листов, часто не зная ни дня, ни места, ни даже годаслучившегося происшествия? А между тем, если бы совокупить все эти факты зацелый год в одну книгу, по известному плану и по известной мысли, соглавлениями, указаниями, с разрядом по месяцам и числам, то такая совокупностьв одно целое могла бы обрисовать всю характеристику русской жизни за весь год,несмотря даже на то, что фактов публикуется чрезвычайно малая доля в сравнениисо всем случившимся.

– Вместо множества листов выйдет несколько толстых книг, воти всё, – заметил Шатов.

Но Лизавета Николаевна горячо отстаивала свой замысел,несмотря на трудность и неумелость высказаться. Книга должна быть одна, даже неочень толстая, – уверяла она. Но, положим, хоть и толстая, но ясная, потому чтоглавное в плане и в характере представления фактов. Конечно, не всё собирать иперепечатывать. Указы, действия правительства, местные распоряжения, законы,всё это хоть и слишком важные факты, но в предполагаемом издании этого рода фактыможно совсем выпустить. Можно многое выпустить и ограничиться лишь выборомпроисшествий, более или менее выражающих нравственную личную жизнь народа,личность русского народа в данный момент. Конечно, всё может войти: курьезы,пожары, пожертвования, всякие добрые и дурные дела, всякие слова и речи,пожалуй, даже известия о разливах рек, пожалуй, даже и некоторые указыправительства, но изо всего выбирать только то, что рисует эпоху; всё войдет сизвестным взглядом, с указанием, с намерением, с мыслию, освещающею всё целое,всю совокупность. И наконец, книга должна быть любопытна даже для легкогочтения, не говоря уже о том, что необходима для справок! Это была бы, таксказать, картина духовной, нравственной, внутренней русской жизни за целый год.«Нужно, чтобы все покупали, нужно, чтобы книга обратилась в настольную, –утверждала Лиза, – я понимаю, что всё дело в плане, а потому к вам иобращаюсь», – заключила она. Она очень разгорячилась, и, несмотря на то чтообъяснялась темно и неполно, Шатов стал понимать.

– Значит, выйдет нечто с направлением, подбор фактов подизвестное направление, – пробормотал он, все еще не поднимая головы.