Книга Смерть домохозяйки и другие тексты - Сара Даниус

«кирпич» и получила название «Der Zauberberg» («Волшебная гора»).

Сюжет заманчиво прост. Ганс Касторп, ничем не примечательный молодой человек, скромный инженер-кораблестроитель из Гамбурга, отправляется на три недели в санаторий, чтобы навестить своего кузена Иоахима и заодно отдохнуть. Ганс Касторп – совершенно здоровый и крепкий молодой человек, разве что иногда с ним случаются приступы легкой меланхолии. И всё же он постоянно откладывает возвращение домой. Три недели растягиваются на семь лет. И не потому, что есть какая-то необходимость оставаться в этом санатории. Ганс остается, потому что ему так хочется. Выражаясь словами Новалиса, «болезнь – одно из наслаждений, доступных человеку, как и смерть».

Поводом для пребывания Ганса Касторпа в санатории – как и для самого романа – является небольшое пятно в легких, которое замечает, как ему кажется, доктор Беренс на рентгеновском снимке.

Когда Манн приступил к созданию романа, рентгенография была еще относительно новым явлением. Физик Вильгельм Рентген открыл доселе неизвестный тип излучения в 1895 году – тогда же, когда братья Люмьер впервые продемонстрировали публике движущиеся картинки с помощью синематографа.

Рентген был поражен, увидев собственную руку, просвеченную неведомым излучением. Оно свободно проходило сквозь мягкие ткани, но поглощалось костной тканью. Ранее никогда и никому не удавалось увидеть кости живого человека – видимые, но при этом окруженные живой плотью.

Рентген быстро понял, какие возможности диагностики заключены в этом излучении. Новость облетела весь мир, вместе с рентгеновским снимком руки госпожи Рентген с обручальным кольцом на пальце. К 1910 году было опубликовано 10 000 статей об этом новом излучении. Журналисты наперебой рассуждали о рентгеновских технологиях, карикатуристы изощрялись в остроумии. Маринетти воспевал «рентгеновский взгляд» художника-футуриста. В то же время особо чувствительные граждане опасались, что новое излучение будет использоваться, чтобы заглянуть в их дома.

Рентгеновские снимки быстро стали частью массовой культуры. Влюбленные парочки приходили в студии, чтобы запечатлеть свои скелеты. Матери делали снимки украшенных драгоценностями рук и дарили эти мрачные автопортреты своим детям.

Так что когда Ганс Касторп воспринимает рентгеновский снимок как сентиментальный сувенир, он не одинок. Призрачно-туманный снимок своей возлюбленной, Клавдии Шоша, он всегда носит на сердце – то есть во внутреннем кармане, а когда возлюбленная кажется особенно недосягаемой, Ганс прижимается горячими губами к пластинке с изображением ее грудной клетки.

Манн посвящает целую главу описанию первого знакомства своего незамысловатого героя с рентгеновским аппаратом. Когда Ганс Касторп наблюдает, как излучение пронизывает тело кузена Иоахима, его охватывает трепет – сродни тому, какой бывает перед лицом гнева Божьего, при виде штормового моря или извергающегося вулкана. Герой столкнулся лицом к лицу с чем-то возвышенным, обретшим ныне форму современной технологии:

И вот в течение двух секунд действовали чудовищные силы, которые надо было пустить в ход, чтобы пронизать материю, токи в тысячи и сотни тысяч вольт, кажется так, – старался припомнить Ганс Касторп. Едва их укротили ради определенной цели, как они начали искать себе выход окольными путями. Разряды напоминали выстрелы. У измерительных приборов вспыхивали синие огоньки. Вдоль стены с треском проскальзывали длинные молнии, где-то вспыхнул багровый свет и, словно глаз, уставился с безмолвной угрозой в полумрак лаборатории, а стеклянная колба позади Иоахима налилась чем-то зеленым[63].

Затем Иоахим встает к флюороскопу, и доктор Беренс приглашает Ганса Касторпа изучить высвеченные внутренние органы кузена. Доктор водит указательным пальцем по изображению, направляя взгляд Касторпа: «Видите железы? Видите спайки? Видите вон там каверны? Отсюда и яды, которыми он опьяняется».

Но Касторп не в состоянии расшифровать то, что он видит.

Внезапно его внимание привлекает нечто, похожее на мешок и одновременно – на плывущую медузу. Оно растягивается и сокращается, снова и снова. Доктор тычет пальцем в пульсирующий мешок и произносит фразу, которая ранее показалась бы совершенно немыслимой: «Видите его сердце?».

Смирение и ужас охватывают Касторпа. Человеческое сердце – вот так, легко и просто, прямо перед его глазами! «Да, да, я вижу, – восклицает он. – Боже мой, я вижу!».

Когда позже герой рассматривает свою просвеченную руку, в точности как когда-то сам Рентген, ему кажется, что он заглядывает в собственную могилу:

Благодаря силе световых лучей, предвосхитивших его разложение, Ганс Касторп увидел облекавшую его плоть распавшейся, истаявшей, обращенной в призрачный туман, а в ней – тщательно вычерченный костяк правой руки, и на одном из пальцев этой руки – свободно висевший черным кружком перстень с печаткой, полученный от деда, устойчивый предмет земного бытия; человек украшает им свое тело, а этому телу суждено под ним истаять, и перстень освобождается и переходит к другой плоти, которая опять будет некоторое время носить его.

Впервые инженер-кораблестроитель осознал, что ему предстоит умереть. Он также получил еще один урок, хотя Манн прямо это не формулирует. Знакомство Касторпа с грандиозным рентгеновским аппаратом – это потрясающий урок эпистемологии.

В замкнутом пространстве рентгеновской лаборатории сходятся три точки зрения, три взгляда: взгляд молодого человека, который соперничает со взглядом доктора, который, в свою очередь, соперничает со взглядом рентгеновского аппарата. Чего стоит человеческий взгляд, если аппарат способен сделать видимым то, что никогда не удавалось увидеть человеческому глазу? И как толковать то, что видишь? Как мы узнаём о том, что знаем?

Теперь Ганс Касторп отказывается от всего, чему научился на равнине. Его мучает жажда знаний, и он начинает свое семилетнее образовательное паломничество, принимая горизонтальное положение со стопкой книг на животе. Постепенно этот зараженный меланхолией инженер превращается в просвещенного человека, в истинного интеллектуала с ненасытным аппетитом к гуманитарным знаниям – в самом широком смысле.

Мог ли Манн еще яснее сформулировать свою заветную мечту? Инженер превращается в интеллектуала: вектор развития Ганса Касторпа представляет собой символическое решение характерного для того времени конфликта между культурой и цивилизацией, духовной глубиной и поверхностной утонченностью, душой и наукой, естественностью и рациональностью, иными словами – между Германией, с одной стороны, и Англией и Францией, с другой.

Сам Манн рассматривал «Волшебную гору» как иронический роман воспитания, как очевидную пародию на повествование о годах учения Вильгельма Мейстера великого Гёте. Ему также нравилось думать, что духовное паломничество Ганса Касторпа явно перекликается с вечной историей о Парсифале в поисках Святого Грааля.

Однако если оторваться от указанных выше контекстов, то можно заметить, что и вокруг картины духовного развития Ганса Касторпа, и вокруг мифологического мотива вечного поиска выстраивается несколько иная сценография. Процесс духовного становления незамысловатого Касторпа проходит в окружении машин, аппаратов и прочих технических изобретений. Это позволяет понять, как крепко связан роман Манна с идейными исканиями 1920-х годов. Важно