Книга Заговор профессоров. От Ленина до Брежнева - Эдуард Федорович Макаревич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тем не менее Бердяев и большинство авторов «Пути» были настроены по отношению к евразийскому учению резко критически, если не сказать негативно, причем прежде всего по философским соображениям. Они не могли принять натурализм и исторический детерминизм, основанный на климатических и географических факторах, которые составляли ядро евразийской концепции исторического развития России. Бердяев верил, «что только свободная личность может быть полноценным участником создания культуры народа». «Индивидуализм, основанный на свободе воли» не сочетался с детерминизмом евразийцев, привязанным к естественным физическим факторам37.
Трубецкой, обосновывая соборность как один из принципов евразийства, терпеть не мог русских религиозных философов, старших по возрасту, запечатлевших себя откровениями в «Вехах», — Бердяева, Булгакова, Струве. Он звал их «старыми грымзами» и выступал категорически против их публикаций в евразийских изданиях. Их научный дух, возвеличивающий индивидуализм как свободу воли, претил ему.
Соратниками Трубецкого по евразийскому делу были не философы бердяевского круга, а мыслители совсем другие. Это профессор Савицкий, выразитель «натурализма», который обосновал в евразийстве устройство хозяйственной и экономической жизни, государственного и федеративного устройства; это профессор Флоровский со своим «христоцентризмом», обосновавший роль православия и соборности в развитии России как самобытной цивилизации. И конечно, музыковед Сувчинский, издатель литературно-художественного журнала «Версты», женатый на дочери русского промышленника Гучкова, принимавшего отречение царя. Вот откуда и деньги на издание. Сувчинский смотрит на евразийскую теорию с позиции эстетики. Красота, соразмерность для него — критерий теории. Он считает, что лучше всего эту теорию можно представить научному сообществу, да и публике тоже, посредством искусства авангарда. И дело идет к конфликту: традиционалисты Трубецкой и Савицкий против авангардиста Сувчинского.
Евразийство и советский авангард
Советский поэт Владимир Маяковский, ярчайшая фигура авангарда, предмет интереса Сувчинского. Это сближает его с Устряловым. Последний пишет ему: «Дорогой Петр Петрович. Посылаю Вам еще одну свою статью о Маяковском. Получили ли первую? От Вас ничего нет. Обе статьи можете использовать по усмотрению»38.
Неужели Трубецкого и Савицкого так озаботил авангард, когда они занимались «серьезным» делом — теорией евразийства? Оказывается, да!
Потому что это касалось воплощения евразийской концепции. Но воплощения какого? Движимого традиционными ценностями или «сомнительными» ценностями авангарда?
Трубецкой резко выступил против публикаций журнала «Версты», редактируемого Сувчинским и отличавшимся явным авангардистским содержанием. По сути, за выступлением Трубецкого, поддержанным Савицким, стояла не столько политика, сколько призыв к почитанию ценностей.
Логика Трубецкого была математически прямолинейна и прозрачна. То есть, популяризируя авангард, вы, Сувчинский, наносите удар по традиционным ценностям, что в фундаменте евразийства. А ценности эти этической кладки, несущей сакральность государственной власти, уставную строгость языка, быта, нравов, поведения, ориентирующих искусство и культуру не столько на развитие, изменение, сколько на традиционные ценности, на веру в бога. Вы выступаете за свободу личности, ища ее в индивидуализме, а евразийство выступает за веру в православие, в народ, в соборность. И здесь вы смыкаетесь не только с философами бердяевского круга, но и с авангардом советским.
А чья же эта фигура угадывается за сенью советского авангарда?
Да это Лев Давидович Троцкий, один из лидеров большевиков! Этот убийца православной России высказывается в пользу авангарда, имея в виду такое его течение, как футуризм: «Главные моменты футуристского мироощущения: неуважение к старым нормам и динамичность — чрезвычайно облегчили соприкосновение и сближение с революцией»39. «Футуризм против мистики, — декларирует Троцкий, — против пассивного обоготворения природы, против аристократической и всякой иной лени, мечтательства, плаксивости, за технику, научную организацию, машину, план, волю, мужество, быстроту, точность, за вооруженного всеми этими качествами нового человека. Связь эстетического “восстания” с морально-бытовым дана непосредственно: и то и другое целиком и полностью входят в жизненный опыт активной, молодой, еще не прирученной части интеллигенции, левой творческой богемы»40.
А за Троцким — Маяковский. Троцкий отдает дань ЛЕФу (Левому фронту искусств — организации авангардистов, созданной под водительством поэта Маяковского). Троцкий говорит: «Вопросы, поставленные теоретиками ЛЕФа: о взаимоотношении между искусством и машинной индустрией; об искусстве, которое не украшает жизнь, а формирует ее; о сознательном воздействии на развитие языка и систематическом словотворчестве; о биомеханике, как воспитании движений человека в духе высшей целесообразности и тем самым — красоты, — все эти вопросы крайне значительны и интересны в перспективе строительства социалистической культуры…»41 «Между тем, — продолжает Троцкий, — существует некая линия стыка между вопросами искусства, политики, техники и экономики. Проработка этих вопросов в их внутренней взаимосвязи необходима. Именно этой проработкой занимается группа ЛЕФ»42.
Троцкий помогает выходу в СССР ежемесячного журнала «Новый ЛЕФ», где редактором становится Маяковский. В статье, открывающей первый, январский номер 1926 года, есть строки, обращенные к художникам: «Наша постоянная борьба за качество, индустриализм, конструктивизм… является в настоящее время параллельной основным политическим и хозяйственным лозунгам страны и должна привлечь к нам всех деятелей новой культуры».
Этот «авангардный» призыв прорывается из творений Маяковского, из работ Казимира Малевича, провозгласившего супрематизм наследником футуризма. В этом призыве необычная доселе связь индустриализации и конструктивизма, когда художника призывают конструировать пространство. Архитекторам и строителям, среди которых первым идет выдающийся русский инженер А. Щусев, Малевич бросает упрек, созвучный идеям ЛЕФа:
«Представляли ли себе хозяева Казанской дороги наш век железобетона? Видели ли они красавцев с железной мускулатурой — двенадцатиколесные паровозы?
Слышали ли они их живой рев? Покой равномерного вздоха? Стон в беге? Видели ли они живые огни семафоров?..
Очевидно, нет. Видели перед собою кладбище национального искусства, и всю дорогу и ее разветвления представляли кладбищенскими воротами — так оно получилось при постройке, хотящей быть шедевром современности.
Задавал ли себе строитель вопрос, что такое вокзал? Очевидно, нет. Подумал ли он, что вокзал есть дверь, тоннель, нервный пульс трепета, дыхание города, живая вена, трепещущее сердце?
Туда, как метеоры, вбегают железные 12-колесные экспрессы; задыхаясь, одни вбегают в гортань железобетонного горла, другие выбегают из пасти города, унося с собою множества людей, которые, как вибрионы, мечутся в организме вокзала и вагонов.
Свистки, лязг, стон паровозов, тяжелое, гордое дыхание, как вулкан, …пар среди упругой крыши стропил рассекает свою легкость; рельсы, семафоры, звонки, сигналы, груды чемоданов, носильщики — все это связано движением быстрого времени, возмутительно медлительные часы тянут свои стрелки, нервируя нас.
Вокзал — кипучий вулкан жизни, там нет места покою.
И этот кипучий ключ быстрин покрывают крышей старого монастыря.
Железо, бетон, цемент оскорблены, как девушка любовью старца.
Паровозы будут краснеть от стыда, видя перед собою богадельню. Чего же ждут бетонные стены, обтянувшие дряхлое тело покойника? Ждут новой насмешки со стороны живописцев, ждут лампадной росписи».
Конструктивизм как новый разворот авангарда заявляет о себе дизайнерскими работами Варвары Степановой и Эля Лисицкого, архитектурными творениями В. Татлина, К. Мельникова, братьев Весниных и братьев Голосовых, художественными фотографиями Александра Родченко. Так строился фронт советского конструктивизма.
И Маяковский скажет: «Впервые не из Франции, а из России прилетело новое слово искусства — конструктивизм».
Родченко дополнит: «Мы должны революционизировать наше зрительное мышление. Мы должны снять с глаз пелену, называемую — “с пупа”. “Снимайте со всех точек зрения, кроме “пупа”». «И самыми интересными точками
