Книга Саморазвитие по Толстому - Вив Гроскоп

Думаю, он получал определенное удовольствие от своей любви к женщинам, хотя ему явно сложно давались положительные эмоции. После свадьбы с первой женой у него четыре дня не прекращались эпилептические припадки. Вторая жена, Анна Григорьевна Сниткина, оказалась, однако, настоящей находкой. На момент знакомства с Достоевским она была стенографисткой. Он диктовал ей роман «Игрок». После первой встречи она описала его как «странного, измученного, изможденного, больного» мужчину, одетого в поношенный жакет. (Хм-м. Идеальное первое свидание.) Благодаря ее стенографическим навыкам роман был написан за двадцать шесть дней. В день, когда книга была закончена, она пришла к Достоевскому в «шелковом лиловом платье», которое он нашел столь очаровательным, что покраснел. Через три месяца они поженились.

Но он не мог перестать быть Достоевским. Никто не должен был с ним разговаривать по утрам до того, как он выпьет две чашки кофе. (Это, впрочем, было одной из самых его безобидных привычек.) Его второй жене казалось, что ей приходится одеваться «как женщине вдвое старшей», потому что Достоевский ревновал, когда на нее смотрели другие мужчины. У них были постоянные финансовые проблемы — частично оттого, что Достоевский помогал родственникам, а частично оттого, что он постоянно играл. Муж с женой неоднократно ссорились в связи с тем, что его пальто часто оказывалось в ломбарде, даже зимой. Они путешествовали по Европе, чтобы скрыться от кредиторов Достоевского (и чтобы он мог поругаться с Тургеневым). Рассказы об их жизни за границей полны поражающих своим масштабом деталей о саморазрушительном поведении Достоевского. В какой-то момент он вынужден был заложить легендарное лиловое платье вместе с украшениями жены: «Броши, сережки, обручальное кольцо, шуба, шаль». Он утверждал, что их жизнь в Европе была для него «хуже Сибири».

Но даже у Достоевского в эти времена бывали моменты радости. Когда ему случалось выиграть в казино, он покупал жене цветы и фрукты, а однажды вернулся домой со всеми ее любимыми лакомствами: «Икрой, черникой, французской горчицей и даже грибами-рыжиками — русским деликатесом, который, по ее словам, не смог бы найти на этом богом забытом немецком курорте никакой другой муж в мире».

Время, проведенное ими в Европе, было омрачено ужасным событием, случившимся в Женеве, — смертью дочери Сони. Она умерла от воспаления легких в трехмесячном возрасте, через год после свадьбы. Достоевский был безутешен: «И вот теперь мне говорят в утешение, что у меня еще будут дети. А Соня где? Где эта маленькая личность, за которую я, смело говорю, крестную муку приму, только чтоб она была жива?» [85] Позже у них родились еще трое детей, хотя сын Алексей страдал эпилепсией, как отец, и умер в трехлетнем возрасте после двухчасовой судороги. И все же семейная жизнь приносила Достоевскому хоть какое-то утешение: он любил покупать детям подарки и ухаживал за ними, когда те болели.

Существует много теорий относительно отношений Достоевского с женщинами; согласно некоторым, в глубине души он их ненавидел и подсознательно возлагал на них всю вину за свои несчастья. Он по- настоящему любил вторую жену — ну, разве что не в те моменты, когда закладывал в ломбарде ее любимое платье. Однажды, будучи на водах в Германии, он написал ей письмо о том, что видел ее во сне в «соблазнительной форме», что привело к «ночным последствиям». Я иногда думаю, что проблема Достоевского состояла в том, что он не позволял себе особенно наслаждаться жизнью и, возможно, не имел достаточного количества ночных последствий. Для разрешения своих внутренних конфликтов всем нам нужны ночные последствия — как минимум.

Достоевский обожал мать. Он носил с собой миниатюру, которая когда-то принадлежала ей, — ангела с крыльями, на котором было написано: J’ai le cœur tout plein d’amour. / Quand l’aurez-vous à votre tour? («Мое сердце полно любви. / Когда ты почувствуешь то же?») В детстве у него случались счастливые моменты. Однажды семья Достоевских видела представление акробата, изображавшего «бразильскую обезьяну». (Не знаю, из чего было понятно, что обезьяна была именно бразильской. Возможно, обезьяна потягивала кайпиринью.) Маленький Федя после этого «был обезьяной несколько недель». (Я бы дорого заплатила, чтобы на это посмотреть.) Да, отец его был жестоким человеком, но в матери он всегда находил утешение.

Отношение Достоевского к женщинам считывается не столько из эпизодов его биографии, сколько из женских персонажей его книг. Он пишет о женщинах совсем иначе, чем Толстой. В то время как у Толстого женщины обладают внутренним миром, чувствами и мыслями подобно мужчинам, героини Достоевского существуют только во взаимоотношениях с мужчинами, а все его раздираемые мучительными чувствами протагонисты — мужчины. В «Преступлении и наказании» женщины становятся основной причиной проблем Раскольникова: он хочет спасти свою мать и сестру от позора. Его, в свою очередь, «спасает» женщина, его «исповедница» Соня Мармеладова. Она становится его утешением, хотя лично знала одну из погибших (Лизавету, сводную сестру старухи-процентщицы). Литературоведы описывают Соню как героиню, которая существует исключительно в роли «терапевта» для Раскольникова, дав ему возможность исповедаться и выразить свое раскаяние. Достоевский в своих произведениях редко показывает какие-либо способы исправления ситуации, но один из них он использует снова и снова: разговор с «исповедником» (чаще «исповедницей») позволяет его героям облегчить свои внутренние мучения. Если бы Достоевский дожил до времен «Дорогой Дейрдре» [86], он бы, наверное, был счастливее.

В то время как Толстого интересует в личности возможность выражения универсального опыта, Достоевский в значительно большей степени погружен в самого себя. Это не обязательно плохо. Оба подхода к жизни заслуживают внимания: эпический охват, взгляд с высоты птичьего полета — и крайняя форма рефлексии. Существует мнение, что все люди делятся на тип Толстого и тип Достоевского. Однажды я встречалась с писателем Борисом Акуниным, который пишет детективы в стиле Шерлока Холмса о русском сыщике девятнадцатого века. Первый вопрос, который он мне задал, был таким: «Вы из партии Толстого или партии Достоевского?» Я не знала, что ответить, потому что люблю их обоих, хоть и по разным причинам, но испугалась, что могу показаться нерешительным человеком. «Из партии Достоевского, — сказала я, добавив не слишком остроумно: — Хотя я в принципе не откажусь ни от какой вечеринки» [87]. Он был из партии Толстого.

Похожим вопросом задался в своем эссе «Еж и лиса» Исайя Берлин. Его вскоре стали задавать себе многие люди: «Я еж или лиса?» Берлин писал об этом не очень серьезно. Но люди обожают классификацию и обязательно должны выяснить, к какой группе они принадлежат. Достоевский — еж,