Книга Роковой поцелуй - Лара Темпл

– Она восхитительна! Интересно, был ли юноша-модель таким же красивым при жизни, как то, что изобразил скульптор. Кажется… если дотронешься до статуи, кожа будет теплой.

– Почему бы вам не попробовать? Здесь сейчас нет никого, кроме нас. Смелее! Перед вами всего лишь камень.

Посмотрев на рельефную лодыжку и бедро, на мышцы руки и мускулистую грудь, она попыталась про себя повторить его слова: «Перед вами всего лишь камень… Смелее…»

Она пожала плечами и протянула руку, собираясь дотронуться до холодного мраморного пьедестала, но почему-то погладила щиколотку статуи. Та, как и ожидала Оливия, оказалась холодной и твердой. Но она не убрала руку; ее пальцы льнули к мрамору и скользнули выше. Мрамор приятно холодил подушечки пальцев, и вдруг перед ее мысленным взором возник совершенно другой образ. Образ был, конечно, вымышленным; она никак не могла видеть что-то подобное в жизни. Она видела перед собой не мраморную статую, а Лукаса. Только, в отличие от каменного юноши, кожа у него была теплой. Она не убирала руку, чувствуя, как в ней разгорается пламя, да так, что ей стало трудно дышать. В крайнем изумлении она смотрела, как ее пальцы ползут по ноге статуи, обводя бугры мускулов, выше, к бедру…

Резкое движение Лукаса вывело ее из забвения. Неожиданно ее оттащили от статуи. Лукас плотно прижал ее к себе – целиком; ее ягодицы прижимались к его бедрам. Она чувствовала, как он еле заметно касается губами ее шеи под завязкой шляпки; руки он сомкнул у нее под грудью. Он держал ее целую мучительную секунду, и в ней разгорелось пламя. Она задыхалась, словно все фурии мчались за ней. Потом она освободилась, а он принялся осматривать меланхоличный бюст женщины, которая появлялась из цветка.

– Вы очень опасны, мисс Силвердейл, – сказал Лукас, не оборачиваясь.

– Вы сами велели мне потрогать статую, – ответила она, злясь и на него, и на себя, и на свою необъяснимую реакцию.

– Я велел вам только потрогать статую, будь она неладна, а не ласкать ее! Пойдемте, вам лучше найти вашу компаньонку до того, как я снова забуду, что мы в общественном месте.

– Почему? Что бы вы сделали, если бы мы не были в общественном месте?

Девушке казалось, будто после прикосновения к античной статуе в нее в самом деле вселилась какая-то древняя магия. Она чувствовала себя смелой, дерзкой… она чувствовала, как в ней бурлит кровь, она ощутила прилив жизни, огонь желания. Ей не хотелось отгонять воспоминания о том, что она почувствовала, прижавшись к нему. Как это ни пугало ее, ей хотелось запомнить свои ощущения и потом все хорошенько обдумать. Лукас, очевидно, чувствовал то же самое – во всяком случае, в тот миг. Она поняла это по тому, как он прижал ее к себе и как теперь намеренно увеличивал дистанцию между ними; в углах рта у него образовались напряженные складки. Она вспомнила его слова: «Потому что я хочу уложить вас в постель»…

Наверное, подобные слова вполне обычны для светского повесы, но сейчас Оливию нисколько не беспокоило, что для него она – одна из многих. Потому что сейчас он желал именно ее; она ощущала его желание, оно прожигало ее насквозь. Еще немного – и она тоже вспыхнет, и начнется настоящий пожар…

– Вы ревновали к дискоболу? – негромко спросила она, подходя к нему.

– Я еще не пал настолько низко, чтобы ревновать женщину к куску камня. Советую вам поскорее вернуться к своим спутникам, пока они не начали повсюду вас разыскивать…

– Оливия! А я вас везде ищу! – К ним спешила Элспет; увидев Лукаса, она раскрыла рот от изумления. – Оливия Силвердейл, ради всего святого, что здесь происходит?

Лицо у Оливии внезапно запылало. Слава Богу, Элспет не видела их краткого объятия.

– Ничего, Элспет. Я заблудилась на обратном пути и встретила лорда Синклера.

Лукас рассмеялся.

– Вы ужасная лгунья, мисс Силвердейл. Думаю, вам лучше хранить достойное молчание, а я удалюсь, прежде чем от вас потребуют других неправдоподобных отговорок. До свидания, леди Фелпс. В пять часов, мисс Силвердейл.

Они смотрели ему вслед. Оливия ждала неизбежного.

– Элспет, я не сговаривалась с ним о встрече. – По крайней мере, это было правдой.

– Потом, все потом! Я не желаю слышать его имени, пока мы не окажемся дома. Тогда вы, возможно, объясните, какая муха вас укусила и почему вы рискуете… – Элспет замолчала, заметив леди Барнстабл. – Потом! Улыбнитесь и докажите мне, что не совсем потеряли рассудок.

Оливия улыбнулась, понимая, что и это ложь. Ее разум, сердце и все остальное были окончательно и бесповоротно потеряны.

Глава 15

Лукас стоял у окна в своем кабинете. Он задумчиво дотронулся до оконного переплета. Стекло обледенело. Наверное, няня Оливии права: будет мороз. Во всяком случае, температура его настроения стремительно понижалась.

Какой черт толкнул его в музей? Джем мог доставить его записку позднее. Ему вообще не нужно было самому ездить на Брук-стрит. Пусть ее поиски и составляют смысл ее существования, но он не должен допускать, чтобы в смысл его существования превращалась она и ее дела. Он все прекрасно понимал и все же, поймав экипаж на улице возле ее дома, велел ехать к музею, а не в Мавзолей. Что за странная прихоть? Еще немного – и Оливии пришлось бы дорого заплатить за его каприз… На его совести много грехов, но он еще никогда не губил репутацию женщины.

Одно дело – возбуждать переменчивый интерес светского общества, танцуя с дебютанткой у всех на виду, и совсем другое дело – по-настоящему обнимать ее в тиши музейного зала. Если бы ее компаньонка прибежала всего на две секунды раньше, он сейчас уже скакал бы в Докторс-Коммонс за особым разрешением на брак.

Месяц назад… даже неделю назад от такой мысли кровь застыла бы у него в жилах и стала холоднее, чем вода в Балтийском море в январе.

А теперь… он больше ни в чем не был уверен.

Может быть, он слишком много лет играл в игры Освальда, жил в мире, где никто не доверял своим чувствам и редко – своему разуму. Эмоции в расчет не принимались. Лишь немногие люди – родные и друзья – были ему небезразличны. В остальном он привык не доверять своим эмоциям и не считаться с ними.

Хотелось верить, что его замешательство вызвано необычностью ситуации. Воспоминания о родителях что-то всколыхнули в нем, и он затосковал по неподдельному теплу прошлой жизни. Как только давние впечатления поблекнут, ненужные эмоции уйдут. И она утратит свою власть над ним… Странно, но ему не хотелось, чтобы все закончилось именно так.

Он вышел из кабинета и спустился на первый этаж. Его шаги гулко отдавались в огромном пустом доме, в обширном холле с винтовой лестницей, на которой когда-то висели портреты многих поколений Синклеров. Вернувшись с войны, он приказал унести все фамильные портреты на чердак. Одно дело – нехотя принять Мавзолей, и совсем другое – каждый день подниматься к себе в спальню под злобными взглядами предков. Можно ли возродить к жизни этот чудовищный дом?