Книга Безумие! Не тех лечим. Занимательная книга о психотерапии - Манфред Лютц

Должен ли я непременно продолжать чтение? Что произойдет, если я закрою книгу? Приведет ли это к чему-то страшному? У меня уже давно было такое чувство… Случится ли это сейчас? В следующий момент? Все так зловеще. Как-то все нереально. Не так, как всегда. Но что, собственно, скрывается за этим? Кто замышляет что-то против меня? Почему не проявляет себя? К чему вся эта скрытность? Чем больше я размышляю над этим, тем чаще мне вспоминается тот книготорговец. Он улыбался так странно. Вероятно, это он скрывается за всем этим. Да, точно, он организовал все это! Он подсунул мне эту книгу со всеми манипуляциями и косвенными посланиями, он хочет свести меня с ума, унизить, доконать. Он создал здесь в комнате с помощью невидимых технических средств какую-то странную атмосферу. Вероятно, он облучает мой живот какими-то невидимыми лазерными лучами. Этот парень скрывается за всем! Теперь ясно! Но я не поддамся ему так быстро! Я не позволю. Меня нельзя терроризировать облучением! Я не позволю свести себя с ума! Я не сумасшедший! Мое безумное окружение создано этим мерзким книготорговцем.

Как вы чувствуете себя, дорогой читатель? Скорее всего, не очень хорошо. Так как то, что вы только что, возможно, на короткий момент испытали, является так называемым бредовым настроением, из которого развивается настоящий бред. Возможно, вы почувствовали, что бредовое состояние очень зловеще, и когда проявляется конкретный бред – что за всем скрывается книготорговец, – это прямо-таки облегчение. Теперь, вероятно, вы сможете понять, почему нельзя отговаривать больного от его убеждений. Ведь в то время, как его Я может раствориться в бредовом настроении, этот бред, что именно книготорговец скрывается за всем, придает ему некоторую уверенность. Больную уверенность, – но это все же лучше, чем исчезновение Я.

Неуверенность Я в самой своей сути, неспособность отличить важное от неважного, и отсюда чувство подчиненности потоку получаемых впечатлений – это основное нарушение при шизофрении. Таким образом, шизофрения – это не «расщепление личности», как иногда можно услышать, так как перевод с греческого языка означает «расщепление души». Это скорее означало бы «множественную личность». Шизофрения – кое-что другое: каждый знает обычно, что это значит, если он говорит «Я». Именно это приводит в сомнение шизофреника. Что есть он сам, а что лишь результат действия окружающей его среды? Реальны ли голоса, которые слышит он и только он, которые комментируют его действия, отдают ему команды или говорят друг с другом о нем, звучат эти голоса только в его голове или существуют на самом деле? Являются ли его мысли, которые иногда звучат громко, его собственными мыслями, или они в действительности пришли к нему извне? И могут ли его собственные мысли наоборот прослушиваться другими, или изыматься у него другими? Хозяин ли он еще в собственном доме или его воля на самом деле починена кому-то? Не созданы ли его физические ощущения снаружи – лучами или чем-то похожим – и поэтому все чувства не являются его собственными? Не охотятся ли какие-то люди за ним, и не предстоит ли ему верная смерть? Относятся ли вещи, которые он воспринимает, к нему? Для заболевшего шизофренией в острой форме все это не является вопросами. Это уверенность, которая даже более определена, чем ваше сравнительно слабое убеждение, что вы читаете в данный момент книгу, в которой описываются странные вещи. Такую не корректируемую аргументами уверенность называют бредом.

Острый шизофренический приступ тяжел для человека и сотрясает все его жизненные устои. Это заболевание затрагивает жизненно важные глубочайшие убеждения человека. Поэтому нередки и религиозные темы бреда. Это не значит, что религия может довести кого-то до шизофрении, – это означает только то, что заболевание ищет для себя такое содержание. Тот, кто никогда не имел ничего общего с церковью, начинает думать, что он – Бог или Христос, или Папа. Конечно, темой бреда шизофреника могут быть и далекие от религии вещи.

Сама болезнь абсолютно не зависит от этого содержания, а также от прочих общественных влияний. Установлено, что во всех культурах Европы и вплоть до Океании процент шизофреников приблизительно одинаков: примерно 1 % людей когда-либо в жизни болели шизофренией. Собственно, это довольно много. Думали ли вы, что статистически в группе из 100 человек, с которыми вы встречаетесь, один болел или будет болеть, а, может быть, болен в настоящее время шизофренией? Конечно, некоторые шизофреники находятся на стационарном лечении, но только очень немногие. Некоторые хронические шизофреники живут в интернатах или в других специализированных домах с обслуживанием. Но остальные живут в совершено обычном обществе, ездят в автобусах и поездах – их шизофрения не заметна. Однако, все еще существует широко распространенное заблуждение, что диагноз «шизофрения» означает «быть сумасшедшим» всю жизнь.

В этом общественном предубеждении психиатрия не совсем невиновна. «Dementia praecox» – раннее слабоумие, так Эмиль Крепелин назвал в 1893 году шизофрению. И выражение «шизофрения», изобретенное Евгением Блейлером в 1911 году, также было не особенно разумным. И то и другое с сегодняшней точки зрения – откровенное безобразие. Расщепление души, как уже отмечалось, вызывает недоразумение, и шизофрения не ведет к уменьшению интеллекта. Шизофреники – часто блестящие ученики, неожиданно застигнутые болезнью, люди с высшим образованием, нередко особенно тонко чувствующие, которые в силу наследственных особенностей заболели в большинстве случаев между 20-ым и 40-ым годами жизни. Раньше людей с низким интеллектом и психически больных запирали в психиатрических лечебницах. Это не принесло пользы обеим человеческим группам и только усилило предубеждения о «сумасшедших». Правда состоит в том, что средний коэффициент интеллекта в психиатрической клинике и в федеральном Министерстве здравоохранения примерно одинаков. Серьезно!

Однажды мне позвонил профессор теологии. Он попросил посмотреть одну его бывшую ученицу, уже преподавательницу, которая внезапно стала очень странной. Итак, однажды в мой офис вошла абсолютно не странно выглядящая, хорошо одетая девушка. Она сказала, что очень доверяет своему профессору теологии, и только потому, что он заставил ее приехать ко мне, она теперь здесь. У нее были за последнее время необычные переживания, но больной она себя не чувствует. Я узнал, что она замужем, имеет двух маленьких детей, брак стабилен. Уже несколько лет она преподает в гимназии. Ее деятельность доставляет ей радость. Беседа не выявила ничего необычного, пока я не заметил в ней какое-то беспокойство. И тогда я спросил ее, что побудило профессора теологии послать ее ко мне, психиатру. Она замолчала. Потом посмотрела на меня изучающе. Я напомнил еще раз о запрете разглашения медицинских данных. И тогда она сообщила, что в течение прошедших недель чувствовала себя чрезвычайно просветленной. Она, правда, не была уверена, является ли она Христом. В конце концов, она пришла к уверенности (она запнулась на мгновение, сообщая об этом), что она – пророк Илья.

Я был поражен. Она сказала это таким уверенным тоном, который не предполагал сомнений. Я осведомился, не сообщила ли она это уже кому-то другому. Нет, она только намекнула профессору теологии, однако, тот неправильно ее понял. А как же с преподаванием закона божьего, спросил я. Да, это трудно. Как раз о пророке Илье шла речь на старших курсах, но она не дала повода что-либо заметить. Я указал осторожно, что Илья – пророк Ветхого завета, и совершенно непонятно, как она в наши дни может быть этим пророком. Но благоразумные аргументы на пациентку не действовали. Каким-то образом ей было все же ясно, что, обнародовав свое убеждение, она столкнулась бы с профессиональными проблемами. Кроме того, последнее время она спит плохо. В итоге мне удалось убедить ее принимать нейролептики. Я предложил ей также госпитализацию, чтобы вызволить ее из явно напряженной ситуации. Но она не захотела. Ничего другого не оставалось, как после исключения физических причин попробовать амбулаторное лечение.