Книга Темная связь (сборник) - Светлана Алешина

«Вивальди слишком патетичен для шести утра», – подумал он и сменил «Времена года» на Шопена.

Глаза Харольда непроизвольно закрылись, он погрузился в созерцание причудливого плетения шопеновской меланхолии. Харольду чудился запорошенный снегом старый замок, стаи белых хлопьев кружились в такт неспешной грустной мелодии, льющейся из-под пальцев Ван Клиберна. Незаметно тихая нежная мелодия стала соскальзывать со слуховой оси Харольда в сонное безмолвие. На периферии сознания еще трепетали легкие, как садящиеся на кровлю заброшенного замка снежинки, аккорды. Харольд казался самому себе снеговой громадой, медленно уходящей под воду. Еще одна нота, о, как она дрожит, навстречу ей спешит другая, смывающая первую, как приятно она щекочет слух, как…

Дверной звонок смел тягучую грусть шопеновской сонаты. Харольд вздрогнул и открыл глаза. В комнате было светло. Раздвинутые шторы позволяли утру беспрепятственно проникать в комнату. Серое небо без всякого любопытства заглядывало в нее. Часы показывали половину одиннадцатого.

Харольд поспешил в прихожую. Звонок заголосил с новой силой. «Какого черта поставили такой резкий звонок?» – мысленно задался вопросом Харольд, подходя к двери. «Глазка» не было.

– Кто? – опасливо спросил он.

– Доброе утро, это я, – ответил глухой мужской голос, – мы с вами вчера по телефону договаривались насчет одной вещички.

– А, Гера, – голос Харольда потеплел, – сейчас, подожди.

Харольд отпер пару «трудных» замков и впустил визитера.

* * *

Сегодня мне предстояло посетить «Немецкий дом», где должен был играть приехавший в Тарасов струнный квартет из Берлина; после концерта предполагался фуршет в «неформальной» обстановке.

Я сидела в удобном кресле элитного «Имидж-салона», носящем имя своего основателя и ведущего стилиста Артема Повелко, а над моей головой колдовала мастер салона Любаша Чуркина, создавая мне прическу в стиле «Гранж». Дело подходило к концу, и я уже представляла себя этакой раскрепощенной дивой, пренебрегающей условностями, каковой, впрочем, в глубине души и была.

Просторный зал салона своими модерновыми креслами с гидравлическими подъемниками и колонками для мойки несколько напоминал стоматологический кабинет. Высокие зеркала без рам, закрепленные меж массивными никелированными стойками, лишь немного приглушали это впечатление. Да еще картина на голой белой стене, изображавшая двух задумавшихся ангелочков с маленькими, как у воробышек, крылышками и одинокая пальма в белой пластиковой кадке.

Музыка из фильма «Криминальное чтиво», под которую танцевали герои Траволты и Турман, доносившаяся из спрятанных где-то динамиков, то и дело прерывалась рекламой, примерно с такими словами:

А кто нам может жить красиво запретить:Стирать и гладить, жарить мясо и варить?..

И так далее… Я представила себе нашу продвинутую домохозяйку, которая просто тащится только от того, что стирает в супермашине «Индезит» или даже испытывает оргазм, заглаживая складки на брюках своего благоверного утюгом «Филипс». Ведь это он, ее милый – преуспевающий бизнесмен, – обеспечивает ее всеми последними достижениями домашней техники. Не беда, что сам благоверный в это время отрывается по полной программе с какой-нибудь сексапильной продавщицей из супермаркета, зато дома – шик и блеск, и к его приходу из микроволновой печки «Мулинекс» подается на стол жареная свинина или утка по-пекински.

Вообще-то работа журналиста, наверное, сделала меня несколько циничной, но это совсем не мешало мне осуществлять стратегическое руководство собственным еженедельником «Свидетель», который с каждым номером увеличивал свой тираж, публиковать собственноручно сделанные шокирующие обывателя фото и, между делом, проводить журналистские расследования, результатом которых становились сенсационные статьи.

Любаша уже делала последние штрихи, проводя по моим волосам щеткой из щетины дикого кабана, придававшей им блеск, когда в кармане моего пиджака проснулась «Моторола». Вопросительно взглянув левым глазом на Любашу, потому что правый закрывали волосы, и увидев ее разрешающий кивок, я достала трубку и приложила к уху. Такой чести – иметь номер моего мобильного – удостаивались немногие, но Катерина Фадейкина входила в их число, потому что, во-первых, была моим личным стоматологом, а во-вторых, – подругой, с которой всегда можно было похохмить и расслабиться. Она работала в престижной клинике, оснащенной самым современным оборудованием, но дело было даже не в оборудовании, а в ее отношении к клиенту: внимательном, прямо-таки нежном и веселом. У Катьки была куча поклонников из ее клиентуры, а так как заведение было дорогим, то и ее клиенты, а соответственно и ухажеры были не из бедных. Они просто выпадали в осадок, видя ее ослепительно белое лицо с задорно вздернутым носиком и по-кошачьи вытянутыми синими глазами в обрамлении черных волос.

– Привет, Лелька, – затараторила она. – Давай встретимся, есть кое-что интересненькое для тебя. Когда сможешь прийти? Хорошо, если бы прямо сейчас. Правда, еще мой племянничек должен забежать, но он, как всегда, ненадолго – перекусит, стрельнет полтинник и – Ванькой звали.

Катькиного племянника действительно звали Ванькой – Иваном Веретенниковым. Его родители погибли в автокатастрофе, когда ему было шестнадцать. После этого он стал пить, попал в какую-то компанию и в восемнадцать загремел под суд за воровство. Катька приложила немало усилий и денег, чтобы ему дали условный срок. После этого он стал как от огня бегать от ментов, тихо-мирно пропивал свою зарплату художника-оформителя и работал в подвале школы, директор которой опять же был Катькиным клиентом и плату за аренду брал с него чисто символическую – плакатами к праздникам и оформлением доски объявлений.

Я посмотрела на часы – до намеченного на сегодня мероприятия оставалась еще уйма времени.

– Хорошо, Катерина, – согласилась я, – думаю, смогу подойти к тебе через полчасика.

– Не обедай, – предупредила Катька, – вместе поедим. Я только пришла – голодная как черт, так что не задерживайся.

– Ладно, – усмехнулась я про себя, – постараюсь побыстрее.

Так как маникюр мне уже сделали, я практически освободилась. Заплатив в кассу по прейскуранту, я сунула Любашке «на чай» и бросила напоследок оценивающий взгляд в зеркало. Темно-голубой приталенный пиджак и штанишки «Big star», обтягивающие мои длинные ноги – вид что надо! Немцы просто упадут, увидев меня. Я сняла с вешалки «Никон» на ярко-желтом ремне, с которым старалась никогда и нигде не расставаться, и накинула на плечо.

Ровно через полчаса после Катькиного звонка я стояла перед дверью ее квартиры в предвкушении сытного и вкусного обеда (Катька превосходно готовила) и чего-то «интересненького», как она выразилась. Только вот дверь она мне открывать не торопилась. Надавив на кнопку звонка еще раз, я в задумчивости опустила руку на дверную ручку. Дверь под нажимом руки подалась, и моему взору предстала ужасная картина: в прихожей ярко горела люстра, освещая чисто вымытый пол, на котором лежала Катька. Почти в самом центре груди торчала рукоятка ножа. Крови было немного, наверное, потому, что убийца не вынул нож, а оставил его в теле. Она сочным алым пятном расплылась по желтому шелку короткого халатика, из-под которого торчали ноги, одна из них была неестественно подогнута. В том, что она мертва, не было никаких сомнений. Ее вздернутый носик заострился, прядь черных волос упала на лицо, синие глаза были раскрыты и безжизненно смотрели в потолок.