Книга Темная связь (сборник) - Светлана Алешина

– Что же мы тогда сидим? – Сорокин поднял на меня глаза, в которых загорелся охотничий азарт. Он уже забыл о моей вызывающей резкости.

– Поехали.

* * *

– Вот он, – показала я Сорокину, сидевшему рядом с водителем, – коренастый мужик в черной куртке.

«Уазик» остановился прямо напротив собравшихся у «Букиниста». Капитан и бойцы не спеша начали выходить из машины. Тут Гера посмотрел в сторону милицейской машины, наши глаза на какое-то мгновение встретились, и я поняла, что он догадался, зачем мы здесь. Он бросил свой потрепаный портфель и метнулся в сторону кинотеатра, но оттуда уже выворачивала еще одна милицейская машина. Сделав несколько огромных прыжков в сторону, он оказался на проезжей части и едва не попал под колеса черной «Волги», которая с леденящим душу визгом тормозов остановилась в нескольких сантиметрах от него. Перекатившись через ее капот, Гера очутился с другой ее стороны, и, может быть, ему удалось бы благополучно пересечь дорогу, если бы не двигавшийся за «Волгой» троллейбус. Он начал тормозить, потом, видя, что не успеет, решил объехать «Волгу», и Гера влетел прямо ему под колеса. Раздался глухой удар, скрежет металла – троллейбус все-таки зацепил «Волгу» боком – и все стихло.

Я подошла к лежащему на асфальте телу и сразу поняла, что помощь ему уже не требуется.

* * *

Выслушав мой немного сбивчивый от волнения рассказ, Кряжимский принялся с сосредоточенным видом гладить рукой подбородок.

– Да, ну и приключение, – помотал он головой, – чего только не бывает. Статья получится «горячая». А фотографии – «Криминальному Тарасову» с нами не тягаться, – лукаво посмотрел он на меня и причмокнул, что означало у него высшее удовольствие.

Мне стало как-то не по себе. Погони и агонии, если выражаться метафорически, были уже позади. Вся эта чехарда с поисками убийцы отвлекла меня от жестокой непреложной реальности – смерти моей подруги. Но факт оставался фактом. Катьки больше нет. В моем сердце опять заныла тоскливая пустота. Обычная, «рабочая» реакция Кряжимского почему-то показалась мне до невозможности нелепой, если не циничной.

Так что же, папарацци действительно должны быть непрошибаемыми циниками, чтобы от номера к номеру сохранять трезвое сознание, бодрость и вкус к жизни? Чтобы чья-то трагическая гибель или беззащитность, или подлость не могли обескуражить? Чтобы не утратить упрямой веры хирурга, который, несмотря на неудачную операцию, снова и снова берет в руки скальпель, в очередной раз пытаясь потягаться со смертью?

В какой-то момент мне показалось, что профессия журналиста имеет несколько сторонний, наблюдательный характер. В этом смысле название еженедельника «Свидетель» как нельзя лучше отражало эту незапятнанную, перстом указующую сторонность. Вгорячах я была готова уподобить трусости и малодушному чистоплюйству дистанцию, отделяющую журналиста от происходящего.

Но если нет чистых и неподкупных глаз рядом, если совесть людей зачастую отказывается быть такими глазами, то, слава богу, есть еще такой энергичный, немного чокнутый народ, как папарацци. Я говорю о непродажных и отзывчивых, о смелых и мужественных, о светлых идеалистах и отважных практиках…

Я взяла выходной. Вышла из редакции, села в машину и направилась к Волге. Мне нужно было сообщить приятелям – Вадиму и Веретену, что их труд не прошел даром и что теперь Иван может спокойно влиться в поток спешащих с работы и на работу прохожих. Или в разлившуюся реку бездельников поневоле – безработных. Главное, что он мог теперь не опасаться за свою жизнь. Хотя делать это нам приходится почти всегда. Просто мы вытесняем этот страх, а порой и сознательно рискуем, чтобы урвать причитающуюся нам в минуты высшего вдохновения и дерзости толику бессмертия. Не путать дерзость с хулиганством!

Запиликал сотовый. Я прижала трубку к уху и узнала голос Вадима. И мне стало не так одиноко – еще чье-то сердце в этих каменных джунглях было прострелено пулей, отлитой из свинца недавней утраты. И для этого сердца мой голос смог стать спасительным канатом над бездной одиночества.