Книга Солнце тоже звезда - Никола Юн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я ПЕРЕНЕС СОБЕСЕДОВАНИЕ ради тебя.
Я говорю тихо. Я сам не знаю, хочу ли, чтобы она меня услышала, но она слышит. Ее глаза округляются. Трижды она пытается что-то сказать, трижды осекается на полуслове. Наконец произносит:
– Стоп. Так это моя вина?
Я определенно обвиняю ее в чем-то. Точно не знаю в чем. Курьер на велосипеде запрыгивает на тротуар прямо рядом с нами. Кто-то кричит ему, чтобы ехал по проезжей части. Мне тоже хочется наорать на него. Соблюдай правила!
– Ты могла предупредить меня. Могла сказать, что уедешь.
– Я предупреждала, – говорит она, защищаясь.
– Ты определенно не сказала, что меньше чем через сутки окажешься в другой стране.
– Я не думала, что мы…
Резко перебиваю:
– Когда мы познакомились, ты знала, что тебя ждет.
– Тогда это было не твое дело.
– А сейчас мое?
Хотя ситуация безнадежна, одни только эти слова вселяют в меня надежду.
– Я пыталась предупредить тебя, – повторяет она.
– Недостаточно внятно. Вот как это делается. Ты открываешь рот и говоришь правду. А не несешь чушь о том, что не веришь в любовь и поэзию. «Даниэль, я уезжаю», – говоришь ты. «Даниэль, не надо в меня влюбляться», – говоришь ты.
– Но я так и говорила. – Она еще не срывается на крик, но голос повышает.
Маленькая девочка смотрит на нас круглыми глазами, а потом тянет своего отца за руку Полчища туристов, вооруженных путеводителями, таращатся на нас так, словно мы какие-нибудь экспонаты.
– Да, но я не думал, что ты это всерьез, – произношу я уже тише.
– И кто виноват?
На это мне нечего ответить, и мы просто молча стоим, уставившись друг на друга.
– Поверить не могу, что ты на меня правда запал, – говорит она наконец.
В ее голосе смесь страдания и неверия. И вновь я не знаю, что сказать. Я и сам удивлен, сколько чувств испытал к ней всего лишь за день. Но это ведь и называется «терять голову»: если потерял, ты обречен. Падение будет быстрым, бесконечным и бесконтрольным.
Пытаюсь хоть как-то разрядить атмосферу:
– И почему же я не мог на тебя запасть?
– Потому что это глупо. – Она натягивает лямки рюкзака. – Я же сказала тебе, что не стоит…
Ну все, пожалуй, с меня хватит. И так на сердце уже нет живого места.
– Просто отлично. Ты ничего не чувствуешь? Я что, сам себя целовал?
– Ты считаешь, что пара поцелуев и вечная любовь это одно и то же?
– Таких поцелуев – да.
Она закрывает глаза, а когда вновь открывает, я, кажется, вижу в них жалость.
– Даниэль… – начинает она.
Я обрываю ее. Жалость мне не нужна.
– Нет. Плевать. Ничего не хочу слышать. Я все понял. Никаких чувств. Ты уезжаешь. Всего тебе хорошего.
Я успеваю отойти на целых два шага, когда она произносит:
– Ты совсем как мой отец.
– Я даже не знаком с твоим отцом, – говорю я, надевая пиджак. Он как будто стал теснее.
Она скрещивает руки на груди.
– Неважно. Ты такой же, как он. Эгоист.
– Ошибаешься. – Теперь защищаться приходится мне.
– Нет. Думаешь, что мир вращается вокруг тебя. Твоих чувств. Твоих мечтаний.
Я всплескиваю руками:
– А что плохого в том, чтобы быть мечтателем? Может, мои мечты глупы, но они по крайней мере есть.
– А что хорошего? Как будто Вселенная существует ради таких, как ты!
– Это лучше, чем не мечтать вообще.
Она сощуривается, приготовившись к спору.
– Правда? Почему?
Поверить не могу, что мне приходится объяснять такое.
– Для того мы и приходим на землю.
– Нет, – говорит она, качая головой. – Мы приходим сюда, чтобы эволюционировать и выживать. И только.
Я знал, что она приплетет свою науку. Не может быть, чтобы она в это верила.
– Ты так не думаешь, – заявляю я.
– Ты меня не знаешь. Вообще-то мечты – для многих непозволительная роскошь.
– Да, но не для тебя. Ты просто боишься стать такой же, как твой отец. Боишься ошибиться в своем выборе, поэтому не выбираешь вообще ничего.
Я знаю, можно сказать ей это как-нибудь иначе, мягче. Но прямо сейчас я не в состоянии подобрать правильные слова.
– Я уже знаю, кем хочу стать, – говорит она.
Не могу удержаться от усмешки.
– Специалист по обработке данных или что там? Это не может быть увлечением, мечтой. Это просто работа. Мечты еще никому не повредили.
– Не правда. Как можно быть таким наивным?
– Ну, я уж лучше буду наивным, чем таким, как ты. Ты видишь только то, что у тебя перед носом.
– Все лучше, чем видеть то, чего там нет.
И вот мы зашли в тупик. Солнце прячется за облаком, и нас обдувает прохладным ветерком со стороны Центрального парка. Какое-то время мы просто смотрим друг на друга. Она выглядит иначе, нежели при свете солнца. Я, наверное, тоже. Она считает меня наивным. Больше того, нелепым. Может, пусть все так и закончится. Лучше трагичная и внезапная концовка, чем затянутый финал, в котором мы поймем, что мы слишком разные и одной любви недостаточно для того, чтобы нас объединить.
Я думаю обо всем этом. Но ни во что из этого не верю. Снова поднимается ветер и едва заметно колышет ее волосы. Я отчетливо представляю, как они будут выглядеть с окрашенными в розовый кончиками. Хотелось бы мне это увидеть.
– ТЕБЕ ПОРА, – говорю я ему.
– Значит, это все? – спрашивает он.
Я рада, что он ведет себя как полный урод. Так все намного проще.
– Ты вообще думаешь обо мне? Интересно, каково сейчас Наташе. Как так вышло, что она нелегальный иммигрант? Хочется ли ей жить в стране, которую она совсем не знает? Раздавлена ли она тем, что с ней происходит?
Теперь он смотрит виновато. Делает шаг навстречу, но я отступаю. Он останавливается.
– Ты просто ждешь, пока кто-нибудь тебя спасет. Не хочешь быть врачом? Так не будь.
– Все не так просто, – тихо произносит он.
Я смотрю на него прищурившись.
– Как ты там сказал пять минут назад? Вот как это делается: ты открываешь рот и говоришь правду. «Мама и папа, я не хочу быть врачом! Я хочу быть поэтом, потому что я дурак и не придумал ничего лучше», – говоришь ты.