Книга Россия и Запад на качелях истории. От Рюрика до Екатерины II - Петр Романов

Как в капле воды, здесь отразилось удивительное противоречие того времени: реакция, сама того не желая, часто только способствовала модернизации страны. Протесты против засилья иностранцев и связанные с этим волнения заставили, например, власть пересмотреть действующее законодательство в сторону его демократизации, «чтобы Московского государства всяких чинов людям от большего и до меньшего чину суд и расправа была во всяких делах всем ровна».

Патриарх Никон был возмущен, что отныне его, высшего иерарха православной церкви, и простого служилого человека могут судить по одним и тем же законам, а шведское посольство, предсказывавшее ранее обострение ситуации в стране, теперь доносило из Москвы:

Здесь работают… прилежно над тем, чтобы простолюдины и прочие удовлетворены были хорошими законами и свободою.

В итоге выиграл тогдашний средний класс, то есть поместное дворянство, торговые люди и в целом горожане, а проиграло духовенство, чьи судебные льготы ушли в прошлое.

Со времени революционных потрясений 1648 года правительство перестает всецело руководить жизнью подчиненного ему общества. С этих пор можно говорить об общественной жизни в Московском государстве, —

делает вывод Сергей Платонов.

Следовательно, в результате волнений, вызванных не только социальными причинами, но и в значительной степени антизападными настроениями, страна в своем развитии сделала еще один шаг как раз на Запад. Парадокса в этом нет. Просто любой, даже самый реакционный, нажим, побуждавший общество к активности, растормаживая людей и власть, требовал от них конкретных решений, а эти решения, как подсказывала сама жизнь, нельзя было отыскать в древних заветах пращуров.

А вот на Западе ответы, как казалось, есть на всё.

Староверы начинают и проигрывают

Схожие выводы напрашиваются и при анализе церковного раскола в Русской православной церкви, произошедшего в тот же исторический период.

Не вдаваясь в предмет богословских споров и обрядовые детали, вызвавшие конфликт, стоит обратить внимание лишь на то, что сам факт пересмотра старых церковных книг, предпринятый патриархом Никоном, был вызван жизненной необходимостью навести в церковном хозяйстве порядок, без чего было трудно противостоять западному влиянию.

Выше уже говорилось о том, насколько неподготовленной оказалась православная церковь к борьбе с ересями, какой неимоверный хаос царил в ее богословской библиотеке, какие непростительные пустоты в ней обнаружились; недаром ее пришлось срочно пополнять новыми книгами, заимствованными на Западе.

Появление книгопечатания на Руси – а книги печатались со старых рукописей, где скрывалось множество ошибок, допущенных за многие века монахами-переписчиками, – грозило новым смятением в церковных рядах, а это в условиях идеологического противостояния с Западом было недопустимо.

В значительной степени западным фактором можно объяснить и накал страстей, вызванных реформой патриарха Никона. Если в начале XVII века Русь переполняла религиозная самоуверенность, то в середине века, после всех бед и унижений Смутного времени, да к тому же на фоне сильного западного влияния, православие уже страдало своеобразным комплексом неполноценности и крайне болезненно воспринимало любое, даже призрачное, посягательство на свои догматы.

Даже самый робкий шаг в западном направлении воспринимался консерваторами как катастрофа. Духовный лидер раскольников протопоп Аввакум видел источник церковной беды, постигшей Русь, не только в новых книгах патриарха Никона, но и в западных обычаях. В одном из своих сочинений он писал: «Ох, бедная Русь, что это тебе захотелось латинских обычаев и немецких поступков?»

Таким образом, и без того сама по себе болезненная церковная реформа накладывалась на период духовной смуты, смятение в обществе, когда царило подозрительное отношение русских к любым вопросам, связанным с чистотой веры. В такой обстановке попытка исправить церковный обряд или текст богослужебных книг воспринималась многими как покушение на саму веру, а любой слух мог стать детонатором взрыва. А слухов по поводу исправления книг хватало.

Тем более что ближайшими соратниками патриарха Никона в ходе реформ оказались южнорусские ученые, а народ издавна подозревал их в связях с польскими католиками. Хуже того, молва утверждала, что сверять священные книги патриарх поручил греку Арсению, перекресту, бывшему католику, как тогда говорили, «ссыльному чернецу темных римских отступлений».

Противостояние в православной церкви породило немало жестокостей, обе стороны в этой борьбе продемонстрировали далеко не лучшие стороны человеческой натуры. Лидеры староверов стали виновниками массовых самосожжений своих фанатичных последователей, а затем и сами взошли на костер, разложенный уже официальной церковью. Раскол уронил авторитет и церкви, и старины. Общество увидело немало дурного и безнравственного как в действиях официальных церковных иерархов, так и в разрушительном фанатизме слепых последователей старинных обычаев.

В итоге и здесь выиграли западники, а проиграли староверы. Причем не только церковные староверы, а староверы вообще, то есть приверженцы русской старины.

Царь Алексей Михайлович принял важное решение, в будущем весьма облегчившее Петру проведение реформ. Предоставив православным иерархам право самостоятельно разбираться в своих внутренних проблемах, монарх одновременно отстранил беспокойную, раздробленную церковь от государственного управления.

Навсегда.

Реабилитация Софьи и Василия Голицына

Человек склонен к упрощениям: если не белое, то черное. Это касается и истории. Реформаторский образ Петра Великого со временем автоматически превратил его политических противников в ретроградов, хотя зачастую речь шла не об идеологии, а лишь об элементарной борьбе за власть.

Так случилось с сестрой Петра Софьей, на семь лет ставшей правительницей Российского государства, и с ее ближайшим сподвижником и фаворитом князем Василием Голицыным. Даже лучший в России дореволюционный Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона вынужден объясняться по этому поводу:

Видя Голицына в числе врагов Петра, большинство привыкло смотреть на него как на противника преобразовательного движения и ретрограда. На самом деле Голицын был западник и сторонник реформ в европейском духе.

Больше того, Голицын был одним из самых последовательных и решительных сторонников реформ по западным образцам. Если Афанасий Ордин-Нащокин будто случайно попал из Петровской эпохи во времена Алексея Михайловича, то Голицын по складу характера и своим взглядам чрезвычайно напоминал либерального вельможу еще более позднего периода русской истории – времен Екатерины II.

И Софья и Василий Голицын заслуживают реабилитации. Во всяком случае они не являлись идеологическими противниками Петра. Софья, проложив себе дорогу к трону за счет интриг, стала затем далеко не худшим правителем, поскольку была прекрасно образована и не лишена здравого смысла. Кстати, именно Софья задолго до появления на русском троне немки Екатерины II стала первой в России женщиной-драматургом.