Книга Жанна д'Арк. Факты, легенды, гипотезы - Владимир Райцес

В самом начале марта Жанну отвезли в Пуатье, гдо находились парламент (верховный суд) «Буржского королевства» и университет. Там она предстала перед особой комиссией, которой было поручено произвести тщательное расследование ее личности, образа жизни, поступков и слов для того, чтобы Королевский совет мог затем решить вопрос о ее допуске к войску. Комиссия была многочисленной и очень авторитетной. Известны имена восемнадцати ее членов, это профессора богословия, ученые монахи, королевские чиновники-юристы. Председательствовал сам канцлер королевства Реньо до Шартр, архиепископ Реймсский. Все это говорило о том, что правительство придавало данному делу исключительно важное значение.

Двор тоже переехал в Пуатье, но Жанну поместили не «замке, а в частном доме, у королевского адвоката Жана Работе. Над ней установили тайный надзор. Хозяин дома и приставленные к ней женщины докладывали о ее поведении Королевскому совету. Иоланта Арагонская и другие опытные матроны удостоверились, что она девственница. Об этом также доложили дофину.

Расследование продолжалось около трех недель. Почти каждый день в дом метра Работо приходили члены комиссии, по три-четыре человека, и подолгу расспрашивали Жанну о различных обстоятельствах ее жизни. Все ее ответы фиксировались. Известно, что существовал протокол допросов: на руанском процессе Жанна несколько раз ссылалась на записи своих ответов в «книге Пуатье» (Т, I, 71, 78, 93). Однако источник, который мог бы дать множество ценнейших сведений о девушке из Домреми, до нас не дошел. Его искали, но не могли обнаружить уже по время процесса реабилитации. Предполагается, что протоколы комиссии в Пуатье уничтожил ее председатель Реньо де Шартр после казни Жанны по приговору инквизиционного трибунала; возможно, прелат опасался, что его могут заподозрить в покровительстве еретичке (93, 75). Историки не перестают сокрушаться по поводу утраты этого драгоценного документа.

Сохранилось, однако, заключение комиссии; дошли до нас и показания некоторых ее членов на процессе реабилитации. Известны, наконец, два трактата, написанные весной 1429 г. по материалам расследования в Пуатье и целиком посвященные Жанне-Деве. Автором одного из {124} них был эмбренский архиепископ Жак Желю; второй принадлежал крупнейшему теологу того времени Жану Жерсону. На основе этих источников исследователям удалось осветить весьма важный этап в истории Жанны д'Арк. Здесь нужно в первую очередь назвать работы Ш. Буассонада (23), Ж. Кордье (41, 109–117) и Р. Перну (93, 75).

Комиссия уделила главное внимание двум моментам: Нравственным качествам Жанны и «знамению» того, что она действительно является божьей посланницей. Первый аспект расследования был связан с определением природы ее «голосов и видений»: считалось, что судить о том, являются ли те или иные видения божественным откровением или дьявольским наваждением, можно в первую очередь по личным качествам визионера, его поведению и (что особенно важно) цели деятельности. Что касается 'второго аспекта, то от Жанны требовали представить убедительное доказательство того, что ее миссия от бога.

Трехнедельный «экзамен» в Пуатье был труднейшим Испытанием для Жанны. Ей приходилось отвечать на многочисленные, разнообразные и нередко каверзные вопросы. Спустя четверть века один из членов комиссии, семидесятилетний профессор теологии доминиканец Сеген де Сеген, которого «Хроника Девы» называет человеком въедливым, вспоминал о некоторых эпизодах расследования: «Метр Гильом Эмери спросил у нее: „Ты утверждаешь, что голос сказал тебе, что бог хочет избавить французский народ от бедствий. Но если это хочет сделать сам бог, то для чего тогда нужны солдаты?"' И тогда Жанна ответила: „Солдаты будут сражаться, а бог пошлет им победу". Метр Гильом остался доволен этим ответом.

Я сам спросил, на каком языке говорили с ней святые, и она мне ответила, что на лучшем, чем мой; я же говорил на лимузенском наречии. Потом я спросил, верит ли она в бога, и она ответила, что да, больше, чем и я сам. И тогда я сказал названной Жанне, что богу не * будет угодно, чтобы ей поверили, если не появится нечто показывающее, что ей следует верить. [Я сказал ей также], что мы не можем советовать королю доверить ей солдат, основываясь только на ее [голословном] утверждении, ибо это значило бы подвергнуть их опасности. Она ответила: „Мой бог, я пришла в Пуатье вовсе не {125} для того, чтобы давать знамения. Пошлите меня в Орлеан, и там я явлю знамение того, ради чего я послана"» (D, 1,472).

Разумеется, в этих ответах ярко проявилась личность Жанны: независимый характер, живой и ясный ум, находчивость. Вместе с тем чувствуется, что она теряет терпение. И вот еще какое обстоятельство надо бы, на наш взгляд, подчеркнуть. Расследование в Пуатье — не только дотошный экзамен, которому полтора десятка богословов подвергли невежественную крестьянку. Здесь можно в известном смысле говорить о противостоянии ученой и народной религиозности.

Когда метр Эмери спросил у Жанны, для чего нужны солдаты, если сам бог хочет избавить французский народ от бедствий, то он затронул сложную теологическую проблему соотношения божественного провидения и человеческой деятельности. За этим вопросом стояли труды Августина и Фомы. Но что стояло за безукоризненным с догматической точки зрения ответом Жанны: солдаты будут сражаться, а бог пошлет им победу?

На руанском процессе судьи-богословы задали ей точно такой же, по существу, вопрос: почему она пыталась бежать из плена, хотя была уверена, что ее спасет бог? В этом месте протокола допроса мы читаем: «Она сослалась на французскую пословицу: „Помогай себе, л бог поможет тебе (Aide — toi Dieu t'аidra — совершеннейший аналог русской пословицы «На бога надейся, а сам не плошай». — В. Р.)"» (Т, I, 156). Как видим, существовала некая фольклорная «модель» ответов на подобные вопросы, с помощью которой Жанна оба раза блестяще вышла из затруднения.

Уже упоминавшаяся Маргарита Ла Турульд, которая осенью 1429 г. принимала Жанну в Буржо, приводила, ссылаясь на рассказ своей гостьи об экзамене в Пуатье, ее слова, обращенные к клирикам: «В книгах господа нашего написано больше, чем в ваших [сочинениях]» (О, 1, 377). Эти дерзкие слова, по-видимому, действительно были ею сказаны: ведь говорила же она ученому монаху Сегену, что верит в бога больше, чем он, и что святые говорили с ней на лучшем языке, нежели язык самого экзаменатора. Отсюда, разумеется, еще вовсе не следует, будто Жанна, сама того не зная, высказывала еретические мысли, близкие идеям Яна Гуса: в таком случае {126} богословы не санкционировали бы ее миссию. Здесь проявилось лишь извечное недоверие «простецов» к «книжникам». Оставаясь в пределах ортодоксального католицизма, испытуемая и экзаменаторы говорили на языках разных культур. Утверждая, что в «книгах господа» сказано больше, чем в сочинениях «книжников», неграмотная крестьянская девушка имела, очевидно, в виду даже не священное писание, но начертанную рукою создателя «книгу божьего мира» (очень распространенный образ в это время) — точнее, мира тех народных религиозных представлений, из которых складывалось ее понимание собственной роли посланницы неба.

Комиссию, конечно же, смущал мужской костюм Жанны. Налицо было явное нарушение библейской заповеди: «На женщине не должно быть мужской одежды, и мужчина не должен одеваться в женское платье, ибо мерзок перед господом богом твоим всякий делающий сие» (Второзаконие, 22, 5). Из материалов руанского процесса видно, что в Пуатье Жанну расспрашивали о причинах и обстоятельствах этого поступка, но подробности нам неизвестны. Мы знаем, однако, точку зрения самого авторитетного теолога Жана Жерсона, что позволяет судить об общей позиции в этом вопросе богословов про-французской ориентации. Суть рассуждений Жерсона, при помощи которых он полностью оправдывал Жанну-Деву, сводится к тому, что запрет носить не подобающую своему полу одежду представляет собой не столько правовую норму, сколько этический принцип, и его соблюдение требует учета всех конкретных обстоятельств. «Ни право, ни мораль, — писал Жерсон, — не запрещают нашей Деве носить одежду мужчины и воина, поскольку она делает мужское дело и сама является воином» (D, 11,39).