Книга Творцы античной стратегии. От греко-персидских войн до падения Рима - Виктор Дэвис Хэнсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вряд ли. Олигархия Спарты обеспечивала известную стабильность на Пелопоннесе с окончания войны против Афин в конце V века. После фиванского освобождения илотов и союзных городов по полуострову прокатилась волна восстаний, потребовавшая трех новых беотийских походов на Пелопоннес – в 369, 368 и 362 гг.; их кульминацией стала так ничего и не решившая битва при Мантинее (362 г.). В этом сражении Эпаминонд был убит, как раз когда беотийцы стали праздновать победу. Как остроумно выразился историк Ксенофонт: «Это сражение внесло еще большую путаницу и замешательство в дела Греции, чем было прежде». Диодор воспользовался случаем, чтобы совместить восхваление Эпаминонда с утверждением, что его смерть означала конец краткого периода фиванской гегемонии[149].
По всей видимости, исходные устремления Эпаминонда, как бы к ним ни относиться, сводились к тому, чтобы не просто выдавить Спарту из Беотии, но «переформатировать» греческий мир таким образом, чтобы исключить любую возможность возрождения спартанского могущества; подобная цель, учитывая отдаленность Фив, означала почти постоянное военное присутствие фиванцев на Пелопоннесе. Вдобавок это колоссальное по своим масштабам предприятие требовало капитальных резервов, наличия морского флота и политического единства, что намного превосходило возможности сельских демократических Фив. Эпаминонд, похоже, сам осознал пределы беотийской власти и нарастание политической оппозиции его грандиозным зарубежным планам, когда в 362 г. снова вознамерился вторгнуться в Лаконику и захватить спартанский акрополь, будто его предыдущие достижения (освобождение илотов и создание укрепленных демократических городов) не оказали желаемого воздействия на устранение Спарты с региональной «шахматной доски» греческой политики[150].
Автономия, локальная политическая независимость, была эллинским идеалом, который ставился даже выше демократии. Едва демократические федеративные государства Аркадия обрели независимость от Спарты и Фив, никто не мог гарантировать, что их народные собрания, из благодарности к Эпаминонду, будут по-прежнему склоняться к союзу с Беотией. К 362 г. Эпаминонд уже шел на Пелопоннес не только чтобы додавить Спарту, но и чтобы усмирить Мантинею, недавнего демократического союзника, просьба которого побудила Фивы к первоначальному вторжению почти десять лет назад.
По-видимому, к 362 г. мантинейцы заключили, что ослабленная, близкая и дорическая Спарта лучше для «прагматичного союза», чем агрессивная беотийская гегемония на севере. Фивы помогли установить в Мантинее демократию и ослабили традиционного союзника, Спарту; в свою очередь, мантинейцы рассудили, что агрессивные, пусть и демократические Фивы теперь представляют большую угрозу для «извечной» автономии греческих городов-государств.
Чем все закончится?
Успешная превентивная война способна обеспечить немедленное стратегическое преимущество, но дивиденды от столь рискованного предприятия могут оказаться весьма скудными, если не предусмотрено заранее спланированных методов превращения военного успеха в более широкий политический, в итоге ведущий к выгодному, в том или ином отношении, миру. По самой своей сути превентивная война должна быть короткой, своего рода набегом на противника, повергающим в ступор и заставляющим идти на политические уступки. В демократических государствах подобная спорная тактика не может гарантировать длительной общественной поддержки, особенно если нападение оборачивается затяжной схваткой на истощение, норовит проглотить, как трясина, словом, становится своей полной противоположностью. Нравится нам это или нет, успешная и завершившаяся периодом покоя превентивная война часто признается морально оправданной и оборонительной, а дорогостоящая и неспособная принести мир задним числом всегда выглядит необязательной, безрассудной и агрессивной.
Эпаминонд постиг парадокс – он сражался одновременно и со спартанцами, и против времени, если учитывать неопределенность общественного мнения дома; таким образом, не сумев захватить спартанский акрополь и разгромить политическую и военную элиту Спарты, он приступил к реализации двух планов, которые в сочетании могли завершить боевые действия и ослабить Спарту на условиях, выгодных для Фив, после окончательного прекращения войны. Если бы Эпаминонду, перед броском в Мессению, удалось форсировать Эврот и сжечь Спарту, победить оставшихся гоплитов в Лаконике и освободить всех илотов, вполне вероятно, что Спарта исчезла бы вообще с карты Греции зимой 370–369 гг. и беотийской армии не понадобилось бы снова вторгаться на Пелопоннес в последующие годы.
С другой стороны, демократизация Пелопоннеса представляла собой долгосрочный проект. В случае успеха она обеспечивала медленный упадок олигархической Спарты, которая уже никогда не смогла восстановить Пелопоннесский союз под своей эгидой, – этому мешали три укрепленных конкурента и собственная бездарность в искусстве осады[151].
Освобождение мессенских илотов рано или поздно заставило бы спартиатов самим заняться производством пропитания и исподволь подрывало бы владычество поддерживаемой полисом военной касты, превосходство которой в сражениях гоплитов в прошлом компенсировало недостаток численности войска. Две трети илотов Лаконики, оставшиеся в «крепостничестве» Спарты, уже были не в состоянии поставлять достаточно продовольствия, чтобы сохранить привычный образ жизни спартанской военной культуры.
Когда Эпаминонд погиб, военные цели были в основном достигнуты, благодаря повторному рейду на Пелопоннес, хотя в самой Беотии уже началось брожение умов. Из этого следует, что трагедия Эпаминонда, возможно, заключалась в его неспособности признать очевидное: к 362 г. фиванцы в основном добились заявленной цели похода – радикально ослабить спартанское влияние на Грецию. В некотором смысле, поздние действия Эпаминонда на Пелопоннесе представляли собой попытку ускорить, в несколько опасной манере и, как выяснилось впоследствии, ненужными образом, финал спартанской гегемонии, явно неизбежный, с учетом предыдущих подвигов фиванца. И пусть Фивы не удержали свое военное превосходство после смерти Эпаминонда, – по крайней мере, Спарту они ослабили навсегда.
Первоначальная неудача во взятии Спарты в 369 г. означала, что короткая превентивная война трансформировалась в десятилетнее противостояние, потребовавшее гораздо больше ресурсов, чем предполагалось. Основная «изюминка» превентивной войны в том, что она рассматривается как экономичный способ решить проблему опасного и невыгодного мира без затяжной и изнурительной схватки. Так что вряд ли Эпаминонд предполагал в 370 г., что за первым зимним вторжением на Пелопоннес почти сразу последует второе, поздним летом 369 г., а потом еще два в течение ближайших семи лет, причем закончится все гибелью полководца восемь лет спустя при Мантинее.
