Книга Исключительные - Мег Вулицер

В этот день после обеда они отправились прямиком в Виллидж, и поскольку на дворе стоял золотой век легкой, мягкой марихуаны – и последние деньки, когда можно что угодно делать в городе, на свежем воздухе, – они, прогуливаясь по 8-ой улице, в открытую пустили по кругу косяк. Они заглядывали в лавки, где торговали всякими фенечками и плакатами, а потом сели на метро и отправились на окраину, где рыхлой размазанной массой вывалили наружу. Шестеро в ряд, занимая всю ширину тротуара, двинулись по Централ-парк Вест к 91-й улице, которая в те дни слегка не в меру кайфовала, хотя в конце концов весь Манхэттен невообразимым образом захватят богачи, и останется очень мало районов, где даром не захочешь гулять. А теперь они всей компанией вошли в «Лабиринт».

* * *

В 1970 году, когда ему было одиннадцать лет и он сидел за кулисами на Ньюпортском фолк-фестивале, где его мать была одним из хедлайнеров, Джона Бэй попался на глаза фолк-певцу Барри Клеймсу из группы The Whistlers. Барри Клеймс и Сюзанна после своего романа остались друзьями и часто натыкались друг на друга в музыкальном кругу. В последние месяцы их отношений Барри частенько наведывался в лофт на Уоттс-стрит, но никогда не проявлял особого интереса к Джоне, который в то время был очень тихим темноволосым малышом, миниатюрной копией своей матери, печальным, вечно играющим в «Лего» – эти адские штучки, которые могут попасть под босую ногу и на несколько недель оставить на ней глубокие отметины.

Но здесь, сейчас, в Ньюпорте, Джона выглядел и вел себя иначе. Теперь он не просто играл в «Лего», а сам стал музыкантом и бродил за сценой на всех фолк-концертах, играя на любой гитаре, какая под руку подвернется. «Толковый паренек», – сказал Барри кто-то из персонала, кивнув на Джону, который сидел и томно напевал странную песенку, сочиненную на ходу. Своим высоким, детским голосом Джона выводил:

«Я ломтик хлеба, просто тост –Хоть кусай,Хоть ломай.Маслом смажешь –И глотай…»

На этом слова и музыка иссякли, и Джона утратил интерес и положил гитару. Но Барри Клеймс признал, что сын Сюзанны и фрагмент его песни очаровательны. Самому Барри недавно пришлось прекратить сочинять песни. Ему все равно не стать хорошим текстовиком, как Пит, другой участник группы The Whistlers, которому вечно доставалась вся слава. Барри подошел к Джоне и затеял на банджо диковинный сложный рифф, который, естественно, захватил внимание Джоны. «Классно звучит», – сказал мальчик. Барри пожал плечами и кивнул. В течение следующего часа они сидели вдвоем в гримерке The Whistlers, пока остальные участники трио были где-то в другом месте, и музыкант преподал Джоне долгий терпеливый урок на своем банджо с нарисованной на поверхности радугой и угостил его сырными кубиками, нарезанными фруктами и шоколадными пирожными, которые входили в райдер группы. Они быстро подружились, тем более что Барри ощущал в этом острую необходимость. От сына Сюзанны Бэй он ждал хоть немного детского чуда, которым мог бы воспользоваться и он, Барри Клеймс. Он хорошо понимал, что из всех трех участников группы The Whistlers он наименее популярен. Когда он спросил Сюзанну, можно ли забрать Джону на день, отвезти его в дом, который арендовали The Whistlers, и дать ему вволю полазить по утесам, Сюзанна согласилась. Барри был приличным парнем, «добряком», как говорили. Джона нуждался в мужской компании, он не мог все время находиться при матери.

На следующее утро Барри Клеймс встретил Джону в гостинице и повез его в имение, которое снял для группы менеджер. Оттуда открывался вид на гавань, дом был по минимуму обставлен белой плетеной мебелью, по комнатам расхаживала домработница, разливающая в кувшины лимонную воду. Они сели вместе в солярии, и Барри спросил:

– Так почему ты не хочешь повозиться с гитарой, посмотреть, что получится?

– Повозиться?

– Ну да. Поиграть что-нибудь, как ты делал на днях. Начальные куски песен у тебя очень неплохо получались.

– Вряд ли я смогу это повторить, – вежливо ответил Джона.

– Ну, если не пробовать, точно не узнаешь, – сказал Барри.

Джона час просидел с гитарой, а Барри, устроившись в уголке, за ним наблюдал, но обстановка была такой необычной, что мальчик нервничал и ничего не выходило.

– Не беда, – твердил Барри. – Завтра еще придешь.

Отчего-то Джоне и впрямь захотелось прийти сюда опять; никогда прежде никто кроме матери не уделял ему столько внимания. Вновь сидя в той же гостиной на второй день, Барри Клейс спросил у него:

– Жвачку любишь?

– Жвачку кто угодно любит, – откликнулся Джона.

– Это точно, – сказал Барри. – Звучит как песня, которую ты напишешь. «Жвачку кто угодно любит». Но это новая. Классная. Ты должен попробовать.

Он вытащил из кармана пачку с виду обыкновенной жвачки «Кларкс Тиберри», и Джона воскликнул:

– А, ну такую-то я уже пробовал.

– Это специальная серия, – возразил Барри. И протянул пластинку Джоне, который ее развернул и, сложив, отправил в рот.

– Горькая.

– Только поначалу.

– Вряд ли она станет очень популярной, – заметил Джона.

Горечь ушла, и осталась жвачка как жвачка, самая обычная, от какой появляется столько слюны, что даром не надо.

– Итак, – приступил к делу Барри. – Гитара или банджо? Выбирай себе отраву.

– Гитара, – сказал Джона. – А ты играй на банджо.

– Я тебе подыграю, чувак, – ответил Барри.

Он откинулся на кушетку, наблюдая, как Джона с трудом пробирается через несколько аккордов, которым научила мать. Барри взял банджо и заиграл. Это продолжалось полчаса, час, и в определенный момент Джона заметил, что стены комнаты, похоже, становятся выпукло-вогнутыми, гнутся, но не рушатся. Это напоминало землетрясение в замедленной съемке, только ничего при этом не дрожало.

– Барри, – наконец выговорил он. – Стены.

Барри с интересом наклонился вперед.

– А что с ними?

– Они дышат.

Барри улыбнулся, спокойно оценив слова Джоны.

– Иногда так бывает, – сказал он. – Ньюпорт – особое место. Просто воспринимай как есть и радуйся. У тебя есть воображение, Джона. Расскажи, что ты видишь, ладно? Опиши мне. Понимаешь, мне никогда особо не удавалось хорошо описывать происходящее вокруг. Это один из многих моих недостатков. А ты явно родился с описательным даром. Тебе очень, очень повезло.

Двигая рукой, Джона видел, как за ней следует еще дюжина рук. Он сходил с ума и знал это. Он был маленьким мальчиком, сходящим с ума, но иногда такое с людьми случается. У него был двоюродный брат Томас, который в старших классах стал шизофреником.

– Барри, – произнес Джона упавшим голосом. – Я шизофреник.

– Шизофреник? Думаешь? Нет, нет, неправда. Ты просто умеешь по-настоящему видеть и творить, Джона, вот и все.