Книга Мальчик, который переплыл океан в кресле - Лара Уильямсон

Я смотрю на телефон и вижу, что опять стоит несусветная рань.

– Пойду позову папу, – бормочу я, откидывая покрывало и протирая глаза.

– У тебя не получится, – хнычет Билли, плюхаясь на угол моей кровати. – Папа от нас ушел.

Семнадцать

Поверьте на слово: мои глаза внезапно раскрылись так широко, словно в них брызнули лимонным соком. Никуда папа не мог уйти. Есть только одно место, где папам полагается быть посреди ночи. В кровати. Им полагается храпеть во всю глотку и видеть сны о том, чем еще они могут порадовать своих детей. Билли хватается за живот; оттуда раздается громкое урчание, как из гейзера. Билли облокачивается на меня и сообщает, что его тошнит. Господи Иисусе! Тогда не облокачивайся на меня, ладно?

Билли прав насчет папы. Я обошел всю квартиру. Папы нет в кровати. Папы нет в туалете. Я даже раскрыл все шкафы, хотя папа, забравшийся в шкаф, это так же вероятно, как орангутан, поместившийся в арахисовой скорлупке.

– Так не должно быть, – бормочу я скорее самому себе, чем Билли. – Если папа все еще говорит с Перл, то у него, наверно, совсем пересохло в горле.

Билли протягивает руку и сжимает мне пальцы. Я отвечаю на его рукопожатие, но нет, у нас не все в порядке. По шкале от одного до десяти (десять – все в порядке, один – не все в порядке) сейчас у нас где-то 0,0001.

– Бекет, – хнычет Билли, поднимаясь с кровати, как зомби. – В моем животе живет огнедышащий дракон.

Он встает и хватает себя за зад.

– Господибожечкимоидорогие! – воплю я, потому что Билли бежит к туалету с криками, что дракон просится наружу поиграть.

Дверь сортира грохочет о стену: Билли дернул ее нараспашку. Раздается какое-то неприятное клокотание. Я слегка морщусь, когда держатель бумаги поворачивается со скрежетом. Шумит слив.

И снова.

И снова.

Возвращается Билли с лицом цвета сырого теста. Волосы у него напоминают крохотных влажных змеек. Он говорит, что, наверно, съел что-нибудь не то на празднике. И конечно же это не:

пять подгоревших фуршетных сосисок;

два пирога со свининой;

три мини-пиццы с пепперони;

чипсы со вкусом креветок, маринованного лука и соли с уксусом; один креветочный волован (облизанный и положенный обратно на противень);

шесть грибных кармашков;

четыре капкейка с розовыми розочками;

пять бутербродов с сыром, разрезанных на треугольники, с флюоресцирующим желтым маринадом, от которого белый хлеб казался ядерным;

четыре бутылки синей газировки;

три ломтя киша с ветчиной;

шесть печеньиц с шоколадной крошкой.

Пытаясь не паниковать, я уговариваю Билли забраться обратно в свою кровать (по сути, я просто не хочу, чтобы его стошнило на мою), но как только я накрываю его одеялом и предлагаю еще поспать, как он подхватывается и опять несется в туалет, вопя, что дракону надо чихнуть.

Пока Билли сидит на толчке, я звоню папе, но он не поднимает трубку.

Ответь на звонок, пап, прошу. Билли болен, ему надо к врачу. Ответь на звонок, пока я не злой. Зачем я рифмую? Мне грустно, ой-ой.

Я кладу телефон и думаю о двух вещах. Во-первых, зачем я пишу стихи, если у меня получается такой бред? Во-вторых, чем бы там ни отравился Билли, оно обязательно найдет путь наружу одним из двух способов. Так всегда бывает, когда у него болит живот. Для протокола: я думаю, Ниагарский водопад переместился в наш туалет.

На самом деле я думаю о трех вещах. Третье – это вот что: когда кто-то отравился, надо быть очень осторожным. Полы становятся скользкими, как покатый ледник, когда бежишь по нему в шлепанцах. Я знаю это, потому что только что забежал в ванную и, боже правый, чуть на въехал на всех парах в завтрашний день. Билли выглядит ужасно: весь в подтеках рвоты, он продолжает забрызгивать унитаз. Я протираю ему лицо одной из тряпочек, которые папа купил в торговом центре, а Билли выпускает из себя очередную лавину, которую я прикрываю пушистым ковриком.

Когда Билли в последний раз было плохо, мы как раз катались на поезде-призраке на городской ярмарке. Тогда, правда, все было проще. Сначала было темно, и мы не видели блевоты. А потом мы ехали в нашем вагончике, и это помогло. В третий раз массы сдуло от нас вентилятором. Учтите: за нашими спинами люди вопили во весь голос, а мы думали, ну что за ребячество, не такой уж страшный этот поезд. Но когда мы сошли с него, то поняли, что люди позади все забрызганы рвотными массами. Они, правда, подумали, что это часть развлечения, и мы побыстрее смылись, хохоча по дороге.

Час спустя (о, этот мучительно-долгий, несчастный, как утро понедельника, час!) я все еще не дозвонился папе и сам отвел Билли в постель. Он взглянул на меня глазами спаниеля, который смотрит грустный фильм, и прошептал:

– Жаль, что с нами нет Кошки. То есть Перл.

– Да, я знаю. – Я погладил братишку по влажным волосам. Билли стал засыпать. – Но еще лучше было бы, если бы здесь был папа.

На следующее утро папа так и не вернулся. Я говорю Билли, что папа позвонил, когда он спал, – это, конечно, неправда. А потом я убеждаю брата, что папа велел, чтобы мы переоделись в школьную форму и сами, как обычно, дошли до школы, а он вернется домой позже. Билли кивает и говорит, что хочет есть. Я оглядываюсь по сторонам и вижу, что свежей еды никакой нет, а девять пирогов со свининой, оставшихся от праздника, – не самый лучший вариант на сегодня. Тогда я вспоминаю, что вчера не съел яблоко из школьного обеда. Я достаю его и протягиваю Билли. На секунду мне кажется, что я взял на себя папину работу, и мне это не нравится. Для начала, у меня слишком много волос, чтобы быть папой.

Пока Билли кусает яблоко, я переодеваюсь в брюки и рубашку, завязываю галстук, надеваю джемпер и каждые несколько секунд проверяю телефон, не пришло ли сообщение от папы. Ничего! Билли тихонько вскрикивает, и я бегу проверить, не стошнило ли его в очередной раз.

– Случилось нечто ужасное, – говорит он мне, хватаясь за горло.

– Тебя опять тошнит? – Выпучив глаза, я оглядываюсь, какую бы емкость взять. В коридоре стоят папины новые ботинки. Сойдет.

– Хуже, гораздо хуже, – говорит Билли, царапая себе шею, а я держу ботинок у него под подбородком. – У меня в животе растет дерево.

Спокойно, Бекет. Расслабься, поставь ботинок на место, с Билли все в порядке. Я гляжу Билли в глаза и говорю, что никакое дерево у него не растет, ни в животе, ни где-либо еще. Оказалось, он проглотил семечку от яблока. Я объясняю ему, как работает пищеварение, и добавляю, что, если я съем лесной орех, у меня не вырастет в животе лес. Звонит телефон, и я бегу к нему, уверенный, что это папа.