Книга Номер 16 - Адам Нэвилл

Арчи пошевелился. Не просыпаясь, он вскинул огромные кисти в желтых пятнах вокруг ногтей и зашарил ими в попытке вернуть исчезнувшее одеяло. Синие самодельные татуировки, похожие на синяки, проглядывали сквозь шерсть на иссохших предплечьях. Арчи перевернулся на другой бок: его сонный разум старался обрести утраченное тепло в смене позы.

Краем глаза увидев позвоночник, выпирающий под ярко-розовой кожей и поросший пучками все той же белесой шерсти, Сет шатко отвернулся и принялся дышать через ладонь. Он ведь здесь живет, этажом ниже старого козла, который мочится в свою подстилку.

— Я хочу уйти. Он может очнуться, — проговорил Сет слабым голосом.

— Мы же во сне старого негодяя, приятель. Когда он умрет, то вернется сюда. И застрянет здесь надолго, очень надолго.

— Меня тошнит.

— Но мы еще не все увидели.

— Пожалуйста, хватит.

— Ну еще немного. Посмотри внимательнее на руку.

Между двумя раздутыми бараньими костяшками, служившими Арчи пальцами, поднималась струйка синеватого дыма самокрутки. Матрас был сплошь в черных дырочках и подпалинах.

— Господи, он же всех нас убьет! — воскликнул Сет.

— И твои картины сгорят дотла.

Теперь Сет почуял запах жженого дерева и заметил яркую вспышку, промелькнувшую как раз в тот миг, когда в голосе мальчика зазвучали низкие нотки.

— О чем это ты?

Посреди темной комнаты мальчик развернулся к Сету лицом. В непроницаемых глубинах капюшона угадывалась улыбка.

— Ты здорово рисуешь, Сет. Но этим уродам наплевать. Всем наплевать. Твои картины ничего для них не значат. Они с радостью бы их спалили. Точно так они и поступили с его картинами. Но ты все равно должен рисовать все, что видишь. Так мне сказал наш друг. Ты станешь лучшим.

Сет густо покраснел. Первый раз за многие годы он слышит слова одобрения.

— Честное слово. За тобой присматривают. Он тебе поможет.

— Я не понимаю. Кто он?

— Он велел кое-что тебе передать. — Мальчик в капюшоне проговорил эти слова медленно, словно отрепетировал их заранее. — Он за тобой наблюдает. И за тем, что живет внутри тебя, спутанное и туго затянутое. Он просил показывать тебе всякое, чтобы потом ты это рисовал. Ты уже и сам обо всем знаешь.

Ребенок указал на кровать, где вырисовывался силуэт Арчи.

— Ты всегда это знал. Но ты был слишком напуган, чтобы рисовать. Ты очень долго просидел в одном месте, за решеткой. Я же обещал… Теперь ты знаешь, каков этот мир на самом деле. Тебе повезло его увидеть, приятель. Ты станешь лучшим, каким был наш друг, пока те гады все не уничтожили. Поэтому с нашей стороны вполне естественно ожидать, что взамен ты кое-что сделаешь и для нас, дружище.

— Что?.. То есть что я могу сделать?

Мальчик в капюшоне уверенно протопал по пожелтевшей газете и скрылся за дверью, Сет последовал за ним Арчи у него за спиной взбрыкнул во сне копытом.

Сет оказался в месте, в котором узнал свою собственную комнату. На эти самые стены он смотрел часами, не видя их, потому что его разум созерцал совсем иное. Но сейчас Сет заметил, что краска не свежая и не такая водянисто-желтая — она гуще и плотнее и даже походит на ванильное мороженое. К тому же лампочка закрыта цветастым абажуром.

Зато окна всё такие же грязные. И холодильник тот же, только с красными пятнами на дверце внизу — то ли суп, то ли смородиновое желе. Занавески прежние, только плотнее, ярче, и ковер мягкий. Сет увидел, что дверцы шкафа вновь целы. Он понял, что находится в своей комнате, какой она была когда-то давно.

Все то, что он передумал и перечувствовал в этих стенах, показалось вдруг до ужаса тривиальным. Его полное тревог пребывание здесь теперь сделалось на удивление незначительным.

Мальчик в капюшоне заговорил:

— Все остается на своих местах, даже старье застревает. Ничего отсюда уже не исчезнет. Если постоять подольше, то услышишь голоса из прежних времен и разглядишь некоторые лица. Правда, в этой комнате я постоянно вижу одно и то же.

Сет уставился на парнишку, на его промокший капюшон, отороченный жидким мехом.

— Посмотри на кровать, — спокойно сказал ребенок.

Он был уверен в себе, сознавал свою правоту и гордился тем, что может подтвердить свои слова.

Сет обернулся и вздрогнул, когда одинокая фигура соскочила с места. Секундой раньше она сидела, привалившись к изголовью кровати, пластиковая обшивка которого сделалась грязно-кремовой от множества сальных рук.

— Кто это такая?

Гладкие каштановые волосы незнакомки падали на плечи розового кардигана. Девочка сидела на кровати, закинув ноги в сандалиях на коричнево-желтое покрывало. Упершись острым подбородком в ободранные коленки и обхватив руками тонкие лодыжки, обтянутые гольфами, она пристально смотрела на дверь. На бледном лице явственно читалось угрюмое ожидание. Девочке было не больше десяти, однако глаза ее зияли пустотой. Сет увидел худые бедра, до самых хлопковых трусиков испещренные малиновой сыпью, и быстро отвел взгляд. Во всей ее позе таилось что-то непристойное, хотя она того не сознавала. Казалось, она не чувствует на себе чужих взглядов. По ее лицу были размазаны слезы и сопли, вокруг воспаленных глаз залегли красные круги. Рядом с подолом серой плиссированной юбки валялись обертки от шоколадок. На столике у кровати лежал старомодный фотоаппарат, металлический, выкрашенный в черный цвет, и еще моток зеленой бечевки, какую Сет, насколько он смог припомнить, видел в саду у родителей, когда они жаркими летами его детства подвязывали розовые кусты. Жесткая волокнистая веревка горчила, словно креозот. Порвать ее было невозможно, как ни тяни, она только больно впивалась в пальцы.

— Она часто приходила сюда, дожидаясь одного мужчину.

Сет улыбнулся, пытаясь подавить нехорошее предчувствие, переполнявшее его. Он сглотнул, но не смог ни заговорить, ни сдвинуться с места.

— Полиция его арестовала.

Сет вспомнил рассказ Арчи. У него задергалось веко.

— Самые маленькие и самые старые не хотят уходить. Они накрепко застревают. Даже если бы она стала старше, а она так и не стала, однажды она все равно вернулась бы сюда.

— Хватит! Выведи ее отсюда. Тебя же вытащили из той трубы, ты сам вытащил меня из склепа, ну так выведи ее отсюда!

— Сет, нельзя выпустить всех. Их слишком много, приятель. Нельзя, чтобы они вот так запросто болтались вокруг. Что эта девчонка сможет для нас сделать? Она вообще ничего не понимает. Лучше оставить ее. Она знает только, что сейчас конец дня, и она ждет своего отчима, который должен вернуться из паба.

— Сколько она уже здесь?

— Не знаю, — равнодушно ответил мальчик. — Довольно давно. Такие сандалии сто лет никто не носит. Но если тогда она прождала его несколько часов, то для нее и сейчас это несколько часов. И так будет всегда. Пока не стемнеет.