Книга Переулок капитана Лухманова - Владислав Крапивин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Константин Петрович, а капитану потом не повредило знакомство с Шателеном? При советской власти сажали в лагеря по первому подозрению. А тут белогвардеец, офицер свиты…
Дядюшка Лир покивал:
— Законный вопрос. Может быть, повредило именно это. А возможно, разные другие причины… По крайней мере, в тридцать восьмом году, в ту пору, которая называлась «ежовщина», капитана Лухманова «взяли»…
— Я не знал, — пробормотал Мир.
— Про это редко пишут, но факт есть факт… Взяли, несмотря на то что было ему уже за семьдесят, и носил он звание Героя Труда, и знал его весь белый свет… В то же время арестовали сына и дочь, у которой в тюрьме родилась девочка, капитанская внучка. Случилось это в Хабаровске. Сын был красным командиром, выпускником военной академии, специалистом по Японии и, видимо, советским разведчиком. Но кому до этого было дело? «Ах, Япония? Значит, шпион!» Так и сгинул Николай Дмитриевич Лухманов в застенках… А против капитана не смогли найти совсем никаких обвинений. Наверно, поняли, что перегнули палку, через год выпустили. И его, и дочь с внучкой, и ее арестованного мужа, командира-подводника… Тем более что Ежова к тому времени убрали…
— Гады эти следователи… — сквозь зубы сказал Мир.
— Это, голубчик мой, упрощенная оценка! — усмехнулся Дядюшка Лир. — Дело не в том, что гады. Была целая система на основе страха и рабства. Так в ней и жили. Выживали не все. Капитан сумел…
— А почему не арестовали брата Шателена? Который Михаил? — спросил Мак.
— Видимо, товарищ Сталин решил, что не выгодно. Пусть работает на советскую индустрию… Расчет… А Владимир Андреевич последние годы провел в эмиграции. Говорят, сильно тосковал по России…
Помолчали. Дядюшка Лир провел заскорузлым пальцем по парусу модели (который называется грот) и снова полюбовался ботиком.
— Жаль, что у меня скайп капризничает. А то вызвал бы сейчас на связь Чука, показал бы ему кораблик и вас. Рассказал бы, что случилось. Вот бы он подивился этой истории…
Мак замигал. И будто холодком повеяло. «Какая связь? С Царством Небесным?»
— Но вы же… Константин Петрович, вы говорили, что Чука давно нет…
— Господь с тобой, капитан Мак’Вейк! Вы не поняли! Я говорил, что некоторых друзей нет… Бамбук умер десять лет назад в Петербурге, он был инженер-химик; Бомбовоз работал в нашем театре художником, скончался от пневмонии; а Вадик Саранцев жив, обитает в Америке. Такие дела… А Валентин Максимович Федорчук, слава богу, пока в отменном здравии. Несмотря на возраст, он (в отличие от меня, грешного) строен, подтянут и бодр. Живет в родном Севастополе, командует крейсерской яхтой, участвует в международных гонках. Ну, иногда в дальние рейсы берет с собой капитана-дублера, из своих учеников (это на случай всяких остеохондрозов и печеночных приступов), однако же держится молодцом. Занимает в гонках призовые места… Кстати, яхта его называется «Фита». Мачта — шестнадцать метров, балластный фальшкиль — четыре тонны, водоизмещение — десять тонн. Пожилая посудина, однако еще крепкая, годится для кругосветных рейсов. Как и ее командир… А ты, Мак, говоришь: «Чука давно нет»… Тьфу-тьфу…
— Я же не знал, — пробормотал Мак со смесью виноватости и радости от того, что Чук есть.
— Константин Петрович, а вы бывали на «Фите»? — нетерпеливо спросил Мир.
— Я, друзья мои, тяжел на подъем, но десять лет назад побывал в гостях у Чука. Мы прошлись на его крейсере от Севастополя до Одессы и обратно, а потом еще сходили в Евпаторию. После этого я на целых полгода забыл о хворях и чувствовал себя десятилетним Костиком Удальцовым из Лухмановского переулка… Друзья, можно попросить вас об одной услуге? Оставьте мне модель на два-три дня. Я сделаю с нее снимки и пошлю Чуку по электронке. А может быть, и скайп мне наладят…
— Конечно! — разом сказали братья Рощины и Маша.
Но Мир добавил через несколько секунд:
— Константин Петрович, только можно не сегодня? Через три дня во Дворце школьников конференция юных краеведов, меня просили рассказать о Лухмановых… Я хотел показать ребятам кораблик…
— Ну о чем разговор! — обрадовался Дядюшка Лир. — Покажи, конечно! Доброе дело…
Случилось так, что Мир вечером оказался дома один. Младший братец торчал у Маши («Ее папа привезет меня на машине»), они там вдвоем читали вслух рассказы Джерома и хохотали. А мама заседала на каком-то производственном собрании в своем «Сибирском лотосе». Мир позвонил маме:
— Куда вы все пропали?
— Соскучился?
— Да, — признался он. — Даже очень. Как в детском садике, когда ты долго не приходила за мной.
Мама была понятливая.
— Мирка, мы уже кончаем. Спешу домой…
— Я встречу тебя на остановке!
— Не надо, меня привезет Яков Семенович…
— Ну-ну… — буркнул Мир.
— Не выдумывай глупости, — сказала мама.
Она прекрасно понимала старшего сына. И младшего, кстати, тоже. Оба не любили, когда маму провожал домой какой-нибудь Яков Семенович или Иван Петрович. Могло кончиться тем, что кто-то из них подкатит однажды к Галине Федоровне Рощиной со «всякими серьезными предложениями». Потому что мама была еще молодая и симпатичная.
«В общем-то пусть подкатит: дело житейское», — храбро говорили братья друг другу. Потому что, в самом деле, не жить же маме без мужчины до старости лет. Природа есть природа. Но пусть она, природа эта, проявит себя не сегодня и не завтра, а когда-нибудь послезавтра. Когда братья станут постарше. На фиг им нужен кто-то между ними и мамой?..
Она появилась дома очень быстро. Веселая и румяная от холода. Мир понес на вешалку ее пальто. От пушистого воротника пахло мехом и снегом, на нем блестели капельки. Мир незаметно погладил щекой воротник, будто вернувшегося с мороза кота.
Мама за спиной сказала:
— Яков Семенович, между прочим, развез по домам трех женщин, а не только меня.
— Благородный человек… между прочим, — буркнул Мир. — Я чайник согрел на плите. С зеленой заваркой, как ты любишь…
— Тоже благородный человек… А почему ты надутый?
— Не надутый я, а… это… гложет сомнение…
— Выкладывай! — сразу велела мама.
Она не любила, когда сыновей гложут сомнения. А они не стеснялись делиться тревогами с мамой.
Сели в кухне. Разлитый по стаканам чай благоухал запахами южных трав.
— Ну?.. — сказала мама. — Впрочем, я догадываюсь. Вернулась в класс небезызвестная Екатерина Изнекова, и кое у кого могут опять начаться душевные страдания…
Мир поморщился. Изнекова была давней занозой в душе, но царапалась эта заноза привычно и несильно. Вернее, почти не царапалась. Ну, год назад случилась история, когда прежняя дружба (казалось бы, нерушимая) дала трещину и разломилась, потому что некий Эдик Самойлов оказался для Катерины не в пример интереснее Мирослава Рощина. Мир обошелся без упреков, пожал плечами и перестал общаться с Изнековой. Ему молча сочувствовали мальчишки всего седьмого «В», а он хранил внешнюю твердокаменность (хотя дома иногда хотелось уткнуться в подушку и зареветь). К счастью, Изнекова уехала в Псков. А в этом году, недавно, вернулась, и все ждали продолжения событий, но Мир дал себе слово, что никакого продолжения не будет, потому что прежней тоски не ощущал. Лишь сегодня зацарапали всякие размышления о женском коварстве. Дядюшка Лир дал ему почитать копию книжки Лухманова, и там в конце оказалась пьеса «Ломаюсь, но не гнусь». Ребята про такую раньше не слышали.
