Книга Забытый сон - Чингиз Абдуллаев

— Не такая дикая. У меня аура спокойного человека. Я нестану убивать, если женщина решит, что со мной не нужно встречаться. И еще яабсолютно не ревнив.

Марианна удивленно посмотрела на него.

— Почему?

— Не люблю ничего доказывать. И не собираюсь этого делатьникогда впредь. Если женщина выбирает другого — это ее право. Я не стану еймешать.

— Значит, вы к ней равнодушны.

— Возможно, я буду страдать, но я не стану за нее бороться.Это исключено. Если люди любят друг друга, борьба не нужна. А если женщинаколеблется между двумя мужчинами, то это не мой случай.

— Вы оптимист?

— Раньше был оптимистом. Теперь иногда сомневаюсь. Наверное,взрослею.

— Вы не сказали «старею».

— Поэтому и не сказал. Пока не старею, а только взрослею.

Им снова наполнили бокалы.

— На этот раз за вас, — опередила Марианна.

Бокалы чуть слышно звякнули.

— У вас будут проблемы, — заметил Дронго. — Вы не выключилимагнитофон, когда мы пили.

— Ничего, — отозвалась Делчева. — Это даже хорошо. Сохранюпленку на память. Продолжим?

— Да.

— Вы столько раз сталкивались с человеческой подлостью, спредательством, с изменами. И вы по-прежнему верите в человека? Не считаете ливы, что мы изначально порочны и с этим ничего невозможно поделать? И никакоеразвитие нашей цивилизации не отменяет этих общих биологических законов.

— Общие законы вообще трудно отменить. Мы испытываем половоевлечение, это нормально. Рождаемся, живем, умираем. Тоже нормально. Вернее, несовсем нормально, но таковы общие биологические законы. Я не знаю насчетчеловека и насчет веры в него. В каждом человеке удивительным образомсочетаются светлые и темные стороны. Вот в этом я неоднократно убеждался.

Предупредительный официант расставил заказанные блюда настолике.

— Вы можете вспомнить ваше самое громкое дело? —поинтересовалась Марианна.

— Не совсем понимаю критерий «громкости», — улыбнулсяДронго, — я стараюсь не делить мои дела на важные и не очень важные. За каждымстоит боль конкретных людей, потеря ими близких, желание узнать истину. Чащевсего людьми руководит не месть, а именно это желание знать правду.

— Вы не ответили на вопрос. Какое дело вы хотели бывспомнить?

— Не знаю. Мне трудно выделить что-то конкретное.

— Это правда, что вы предотвратили покушение на жизньпрезидентов осенью восемьдесят восьмого в Нью-Йорке?

— Не помню. Возможно, что правда. Но я не хотел бы об этомвспоминать.

— Почему?

— Я был тогда идеалистом. Мне казалось, что Горбачев ведетстрану в нужном направлении. Беда заключалась в том, что мы были приученыверить нашим руководителям. Никому и в голову не могло прийти, что всезакончится таким крахом. И такой кровью. Я сейчас не имею в виду только развалСоветского Союза. Все остальные события в мире — последствия той славной«августовской» революции. И войны в Югославии, и развал Чехословакии, изатянувшаяся бойня в Чечне, и трагедия одиннадцатого сентября. Все оказалосьпроизводным от тех августовских дней. А по большому счету мне иногда кажется,что во всем виноват только я один. Если бы я мог предвидеть будущее. Если бытогда я немного опоздал или самоустранился. Мир начал бы развиваться по другимзаконам. Горбачева могли убрать, его сменил бы другой, и, возможно, формаобвала приняла бы не такой катастрофический характер. Никто сейчас не вспомнит,как это нарастало сразу после осени восемьдесят восьмого. Потом были кровь вТбилиси, трагедия Карабаха, противостояние в Баку, смерть Чаушеску в Румынии. Исколько пролитой крови в Чечне, Приднестровье, Абхазии, Югославии, Ираке,Афганистане! Список можно продолжать. Сколько погибших и обманутых людей!

Если бы я тогда немного опоздал… Но историю отменить никомуне удавалось. Нет, я не жалею, что все так получилось. И даже не жалею, чтополучил тогда ранение в спину. Если бы все повторилось, я, возможно, сновасделал бы то же самое. Мы живем в мире, который сами создаем. Значит, все так идолжно было случиться. В нашей бывшей стране был слишком долгий периодотносительной стабильности, почти полвека. За него нужно будет платить таким жесроком нестабильности. У меня существует своя теория равновесия.

— Я вас не совсем понимаю, — призналась Марианна, —извините.

— Это вы меня простите. Я слишком увлекся. Конечно, вамтрудно меня понять. Большая часть вашей жизни прошла уже в другой стране, вдругих условиях. Вы человек новой Латвии, и у вас не может быть фантомныхболей, как у меня. Много лет назад я придумал и сказал эту фразу: «Кто нежалеет о распаде страны, у того нет сердца, кто мечтает ее восстановить, у тогонет головы». Журналисты мне говорят, что эту фразу сейчас часто используютполитики.

— Вы не верите в будущее?

— Верю. Но в будущее мы идем через испытания. Через оченьсложные испытания. Раньше мы думали, что с развитием цивилизации мы станемумнее. Сейчас понимаем, что становимся лишь более уязвимыми. Атипичнаяпневмония, появившаяся где-то в Таиланде, может в считаные дни распространитьсяпо всему миру. СПИД уже стал основной проблемой человечества. Техногенныекатастрофы угрожают жизни миллионов людей. Все врачи мира знают, что скоропоявится новая пандемия гриппа, рядом с которой страшная «испанка» начала векапокажется лишь легким испытанием. Вероятность появления нового гриппастопроцентная. Интернет начал методично убивать литературу, кино, искусство. Онпревращает людей в придатки машин. В общем, все мрачно, но не так страшно. Тотже Интернет позволяет людям видеть лучшие музеи, посещать невероятные места,общаться с миллионами других людей. Я верю в человечество, но боюсь, что намеще предстоит много страдать.

— Значит, никакого прогресса?

— Я этого не говорил. Как раз наоборот. Мир меняется. Цивилизация— это осознанное движение к свободе, сказал Кант. Человечество сумело уйти отрабства, подняться из тьмы Средневековья, сделать людей равными, началосоздавать независимые суды… Мы развиваемся по спирали, но все равно идем выше ивыше. Но этот процесс будет долгим и мучительным.

— Интервью получается немного грустным, — констатировалаМарианна, выключая магнитофон, — вы сложнее, чем кажетесь.

— А вы хотели встретить Джеймса Бонда, знающего ответы навсе вопросы?

— Хотя бы Шерлока Холмса, — парировала она, — а вы оказалисьсмесью усталого философа с меланхоликом. Или это вы нарочно говорили так дляменя?

— Как вы догадались? — невозмутимо отреагировал Дронго.