Книга Гоп-стоп, битте! - Георгий Хлусевич

— Ну и кого ты вчера провожал?

Михаэль внимательно оглядел обеих.

Абсолютное сходство. Поразительно! Ни одной черты, ни одной детали, за которую можно было бы зацепиться. Неразличимы по тембру голоса. Одинаковые прически, халаты и тапочки.

— Вы, знаете, девочки, вы так похожи, что я не вижу необходимости в строгой дифференциации. Если вы так похожи внешне, значит, похожи точно так же и внутренне. Кровь, биохимия, набор генов, темперамент, нервная организация, психика — все одно и то же. Одна индивидуальность на двоих. Скажу больше, вы даже на вкус должны быть одинаковы.

— Коварный изменщик! — сказала та, что слева. — Ты поняла, к чему он клонит?

— Еще какой! — подтвердила та, что справа, и протянула руку: — Люда.

— Господи боже мой! Даже имена близки по звучанию. Давайте я отмечу карандашом одну из вас, чтобы не спутать.

— А зачем? Путай на здоровье.

— И правда, зачем? Я лично нахожу в такой ситуации неописуемый шарм, если, конечно, Люба не шутит.

— Не шучу. Давайте выпьем.

Понюхал пахнущий хлебушком огненный напиток, сдвинул с сестрами стаканы и выпил.

Хорошо закусил и не запьянел сильно, но испытывал такое блаженство от ощущения телесной чистоты, тепла, сытости и предвкушения близости с приятной барышней, что почти не принимал участия в беседе. Слушал, поддакивал, отвечал на вопросы, изображал интерес, а сам думал, какое немецкое слово лучше всего подходит для определения его душевного и телесного состояния: die Seligkeit — «блаженство» или die Wonne — «отрада, нега, восторг».

Сестры не могли похвастаться вызывающей роскошью форм, но грациозны были необыкновенно. Тонкая, изящной формы шея, маленькая, остро торчащая грудь и, без малейшего намека на худобу, совершенная линия бедра.

Похоже, они были близоруки, во всяком случае обе часто прищуривали большие серые глаза, и тогда становилась особенно заметна густота длинных ресниц.

Прежде чем ему приготовили постель, Михаэль знал, что подобное счастье — принять душ и выспаться на детских матрацах — выпадает нечасто, только в те дни, когда в ведомственной охране дежурит некто Шахов: напивается на работе до положения риз и по этой причине не ходит ночью по объектам, проверяя сторожей. В ту ночь дежурил он.

* * *

И опять Михаэль был вынужден бродить по городу в поисках тепла и ночлега, но в этот раз — уже с некоторой перспективой на изменение статуса бездомного бродяги.

Тетя Тамара могла изменить его судьбу.

«Живет одна, — шептала ночью Люба, — где-то в Амурском районе… завтра же съезжу домой и все узнаю… из нашей деревни… лет тридцать уже в Омске… мужа нет… частный дом… возьмет недорого и без паспорта… Сколько ей лет? А зачем тебе знать, сколько ей лет? Убью».

Он проводил Любу на автовокзал, а сам доехал до торгового центра и проторчал там до обеда.

Пообедал в столовой мединститута, обнаглел и зашел вместе со студентами в аудиторию. Уселся на задний ряд. Веселила мысль, что будь он зловредный шпион иностранного государства, то и тогда никто из присутствующих не удосужился бы спросить у него документы.

Несколько раз ловил любопытные взгляды, но вскоре к нему привыкли (видимо, сочли за коллегу) и перестали обращать внимание.

Профессор с асимметричным лицом и столь же косо завязанным галстуком читал лекцию по ортопедической стоматологии.

Оказывается, немцы подарили русским не только слово «рюкзак» — «мешок на спине», «фейерверк» — «производство огня», «бутерброд» — «маслохлеб»; усадили на козлы кучера — kutscher и привезли для великого князя Петра Федоровича из захолустного Ангальт-Цербского княжества потенциально распутную принцессу, урожденную Софью Фредерику Августу — Екатерину Вторую, но еще они внедрили в русский язык «бухгалтерию», научили солдат сооружать «бруствер» — «защиту груди», а дамскую грудь обозвали «бюстом». А еще они завели моду на «аксельбант» — бант на плече, навязали всю шахтную терминологию: «штрек» — «участок пути», stollen — «штольня», приучили русское ухо к словам «гезенг», «зумпф» и «квершлаг», обозвали «маркшнайдера» «маркшейдером» и плюс к вышеперечисленному внесли свой вклад в развитие русской стоматологии.

Во всяком случае, косолицый профессор несколько раз упомянул «бюгель» — «дужка» и «кламмер» — «скоба, сцепка».

То, что «коронка» произошла от немецкого слова krone, Михаэль додумывал уже на Иртышской набережной.

…

Стемнело по-зимнему рано и еще похолодало, хотя, казалось бы, уже некуда. Он пошел в сторону железнодорожного вокзала, прикрывая правую половину лица ладонью. С реки дул такой ледяной ветер, что у него занемели подбородок и губы.

Он увидел, как девушка в расстегнутой шубе вышла из такси и поднялась по ступенькам ярко освещенного здания. Ресторан «Омск» — прочитал Михаэль, увидел большое скопление людей перед дверями и подошел ближе.

Строгий швейцар проводил фейсконтроль и впускал выборочно. Тем, кто по каким-то причинам не соответствовал его требованиям, говорилось казенное: «Мест нет».

Девушка в расстегнутой шубе оглядела толпу, остановила взгляд на Михаэле, еще раз пробежала глазами по головам неудачников и подошла к нему.

— Можешь водки купить у официантов?

— А вы считаете, что меня пропустят?

— Конечно.

— Сколько вам нужно?

— Две бутылки. — Протянула деньги.

— А если я сам куплю вам еще две, возьмете меня в компанию?

— Без вопросов. Такси ждет. За все уплачено.

Михаэль протиснулся к дверям ресторана. Швейцар кивнул ему, как старому знакомому, и впустил в пахнущее весельем помещение.

Гремела музыка, танцевали пары, сновали официанты, держа подносы на уровне плеча. Вкусно пахло едой, уютом, благополучием.

Подозвал официантку, дал ей деньги, прикинув в уме, что две бутылки водки стоят гораздо меньше, чем он уплатил бы за ночь в гостинице.

В том, что его не выгонят ночью на мороз, он не сомневался. Вернее, не так: он сомневался, но надеялся, что этого не произойдет.

Сели в такси. Долго петляли по городу. Попытался завязать разговор, но девушка посмотрела на него с таким скучным недоброжелательством, что у него пропала охота к словоблудию. Она не проронила ни слова и ни разу не взглянула в его сторону.

— Где это мы? — спросил, выходя из машины.

— Частный сектор. На Северной.

Старый дом. Покосившиеся ворота. Сараи. Обшитый фанерой туалет в конце двора. Остатки зазимовавшего хмеля на стене веранды.

За столом — юркий молодой человек с перебитым носом, рядом — рыхлый, точно сделанный из муки увалень, две разномастные девушки.

— Четыре купили?

— Две он купил, — кивнула в сторону Михаэля.