Книга Созерцатель - Алексей Пехов

Нас провели.

Понимая, что мы можем проскочить мимо катера и скрыться в Гетто, откуда нас уже не выкуришь, один из патрульных устроился на верхнем балконе. «Канарейка» накрыла посудину.

Я вынырнул возле стока, под козырьком, довольно далеко от того места, где тонула лодка. Мюр и Белфоер выжили, я увидел их на противоположной стороне канала, прячущимися за гондолами. Девушка не заметила меня среди плавающих в воде обломков, а я не стал обнаруживать себя, и они скрылись в тумане.

Проплыв ярдов двести, стараясь не стучать зубами от холода, я выбрался по каменной лесенке на набережную, слыша, как перекрикиваются жандармы, разыскивая нас. Подтянувшись на руках, перелез через церковную ограду и ушел вежливо. Не прощаясь. Жандармами за последние дни я был сыт по горло.

Глава шестая

«Кувшинка»

В пробуждающееся утро я входил с потерями.

Ботинки без шнурков не выдержали стресса прошедшей ночи и сказали мне прости-прощай, предпочитая доживать свой век на дне, в уютном иле. Я счел это форменным предательством, бегством с поля боя. С друзьями так не поступают.

Сейчас я был более сырым, чем Хервингемм после десятидневного дождя, и провел пару часов в какой-то наполненной крысами подворотне, выжимая одежду, а затем пытаясь согреться.

Я находился на востоке Верхнего. Некоторые именно его называют настоящей Риертой. Городом потерянных возможностей и утраченных мечтаний. Довольно романтично, при учете того, что здесь можно потерять не только подобную ерунду, но и куда более серьезные вещи. Жизнь, например. Куда ни шагни, кругом районы бедноты и черни, фабричных рабочих и трудяг, которых на юге столицы ни во что не ставят. Верхний славится выброшенными на свалку людьми, а также пьяницами, мерзавцами, неудачниками и суровыми бесчувственными ребятами. Последние – соль этой забытой многими земли. Верхний куда хуже Горохового Супа, но намного лучше Трущоб.

Если удача от тебя отвернулась, то последние – твоя следующая остановка. И скорее всего финальная. Дальше падать уже некуда. Я прожил здесь какое-то время и видел многое. В том числе и то, что вспоминать не хочется. Многие ругают мой родной Хервингемм за излишнюю жесткость, но, как по мне, столица Королевства – пуховая подушка по сравнению с молотом и наковальней города, в котором я сейчас нахожусь.

Светало. Заспанные люди покидали дома, отправляясь пешком и на лодках в Стальную Хватку. Утренняя смена заводов и фабрик шла вдыхать оплаченную порцию гари, горбатясь в сталелитейных, прокатных, индукционных цехах.

Еще один филиал ада, оставшийся на земле после войны, в черной пыли фабричных корпусов. Тут легко и быстро можно набить бронхи металлическим песком, среди огня и пара. На мой взгляд, уж лучше сдохнуть где-нибудь в окопе от пули, чем среди воющих, рокочущих, испускающих пламя мясорубок и костедробилок, снабжающих сталью человечество, отплевываясь кровью, текущей у тебя из горла, и кусками легкого.

Тяжелая работа. Мой папаша тянул лямку на одной из таких фабрик востока Хервингемма, а затем безбожно вливал в себя все, что могло гореть.

Чем хорош Верхний, так это тем, что никто не сует нос в твои дела. Здесь в большинстве случаев ты обладаешь невидимостью. Грубо говоря, тебя не замечают, и порой (если, конечно, не лежишь на мостовой, проткнутый в десяти местах, ожидая помощи) это довольно удобно. За время путешествия по узким, похожим на ущелье улицам, где балконы выступали над головой, точно ржавые козырьки кепок, я лишь раз встретил патруль жандармов – лодка с ними проплыла по каналу, но на меня они даже не посмотрели.

Оставалось лишь радоваться природной лени и отсутствию рвения у тех, кто при желании может доставить тебе массу проблем.

Лавка старьевщика, приютившаяся между двух домов с отсыревшими стенами, в глубине заваленного мусором и осенними листьями двора, оказалась закрыта. Но я, ничуть не обескураженный этим, упорно продолжал долбить в дверь, не обращая внимания на лай собаки из окна второго этажа.

Наконец в темном проеме маленького стекла появилось белое мясистое лицо.

– Закрыто! – Сутулый старьевщик, вооруженный палкой, смотрел мрачно. – Вижу, тебе неймется. Откроюсь через час.

– Через час я найду другую лавку.

Когда приводишь резонные аргументы, то люди склонны к ним прислушиваться. Разумеется, если это им выгодно.

– Черт с тобой. – Он посторонился, пропуская меня внутрь. – Надеюсь, ты не зря меня беспокоишь. Решил открыть купальный сезон?

Моя одежда все еще была мокрой.

– Вроде того. Нужны ботинки.

– А где твои?

– Мы расстались по обоюдному согласию.

– Шутник, значит, – констатировал тот, не спеша избавляться от палки. – Ну, куда лучше, чем нытик, который плачется, что его грабанули в переулке. Платить чем будешь?

Я достал пистолет двадцать второго калибра.

– Ограбление ради ботинок? – Не сказать, чтобы он испугался. И я его понимал. Многие лавки в северных районах города находятся под «защитой» Старухи и ее кукол. Только идиот будет грабить. Потом его обязательно найдут и выпотрошат в назидание остальным.

– Хватит пороть чушь. – Надо признаться, с утра мое настроение было не слишком хорошим, особенно без чашки чая, сдобренного внушительной порцией бренди. – Никто не собирается тебя грабить. Предлагаю обмен.

Он подумал мгновение, нехотя отложил палку в сторону:

– Идет. На твою ногу что-нибудь да найдется.

В общем-то мы остались довольны друг другом. Ботинки мне сейчас были важнее пугача – битого стекла на улицах куда больше, чем негодяев, которые позарились бы на мои пустые карманы. Еще в торге я отвоевал подтяжки для брюк, чему вполне закономерно радовался.

Старьевщик, прощаясь, оказался настолько дружелюбен, что дал мне совет:

– Вижу, ты не местный. Поостерегись. В северных районах города объявили комендантский час на ближайшую пару дней.

– Что случилось?

– Стачка в цехах Стальной Хватки. Работяги требуют нормированный рабочий день и повышение зарплаты. Дуксу это не нравится, а когда ему что-то не нравится, случаются неприятности.

Неприятности. Я жить не могу без неприятностей. Так что ими меня сегодня точно не напугать. Особенно если между ногами и землей есть подошва.

Наверху стукнула оконная рама, тут же в унисон ей захлопали голубиные крылья, и широкие птичьи тени скользнули по узкому проулку, на несколько мгновений погасив солнце. Старуха с растрепанными волосами, торчащими из-под неаккуратного чепца, вздрогнула от неожиданности и ругнулась.

Она сидела возле открытой двери, на вынесенной из квартиры маленькой скамеечке, в одной ночной рубашке, блеклой, похожей на купол, и дымила папиросой, пытаясь перещеголять паровоз. У нее были все шансы на победу – серое облако, едко пахнущее дешевой махоркой, казалось, накрывало всю округу. Бесконечные линии выстиранного белья, висевшего на растянутых по кварталу веревках, должны были отлично впитывать в себя табачную вонь. Но живущих здесь мало заботили подобные мелочи.