Книга Простодурсен. Зима от начала до конца - Руне Белсвик

Как я уже сказал, зима началась в приречной стране давно и тянулась уже очень долго. Каменная куропатка замечала это по себе. Почти все радостные летние воспоминания уже растратились. Жирка под крыльями не осталось совсем. Куропатка была чуть жива. Она ещё лежала на камне, но сил ругать его уже не было. Если не случится чуда, скоро от неё останутся одни воспоминания. Она свалится с камня замертво, сгниёт и сделается сырой землёй под снегом.

Она лежала в забытьи и открывала глаза только если что-то падало поблизости. Это случалось нечасто. Но изредка дерево стряхивало с себя шапку снега или сухую ветку, а то зверёк, бывало, ронял шишку.

– Ох-ох-ох, – вздыхала куропатка тогда.

И засыпала снова.

В один белый туманный день в чащу кто-то забрёл. Каменная куропатка так давно не слышала шагов, что сначала даже не поняла, что это за звук.

– Ох-ох-ох, – сказала она, решив, что это просто шишка упала. Но тут раздался голос.

– Привет, – сказал голос.

– Что-о-о? – встрепенулась куропатка.

– Мне нужна каменная куропатка, – сказал голос.

– Это я, – сказала куропатка. – А вот ты кто?

– Утёнок, – сказал голос. – Всего-навсего. Но мне немного страшно.

– Ты шёл в такую даль, чтобы рассказать, что тебе страшно?

– Нет, – ответил Утёнок. – Я принёс пудинг и пять изюминок.

– Пудинг? – спросила куропатка и разинула рот от изумления.

Сначала она даже не поняла, о чём речь. А потом вспомнила – и грохнулась в обморок. Последний раз она ела снег, тогда белая плюха упала ей прямо на клюв. Это было много дней назад. Так много дней назад, что одна мысль о пудинге оказалась непомерно тяжёлой для её маленькой, замученной голодом головы.

– Э-эй, – окликнул её Утёнок. – Ты спишь?

Он подошёл к куропатке вплотную. Ему было страшно. Если подумать, страшно ему было до смерти. Поэтому он решил, что думать лучше не стоит.

Вид у куропатки был не ахти. Одни кости да перья.

– Послушай, куропатка, – сказал он. – А ты правда знаешь всё на свете?

Тихий вздох был ему ответом.

– Если ты сумеешь накормить меня пудингом, – слабым голосом сказала куропатка, – я, быть может, сумею потом помочь тебе.

Утёнок огляделся по сторонам. Ещё две секунды назад он на это не отважился. Неужели он теперь вырос? И возмужал? И повзрослел? А вдруг он заодно научился летать? О-ой, а вдруг он теперь отложит яйцо? Ёлки-иголки, как ему тогда быть?!

И что скажет Простодурсен, если так внезапно окажется дедушкой? И как нести яйцо домой? И что с ним потом делать? Но неужели можно снести яйцо, не разбив его?

Ой-ла-ла, подумал Утёнок, ну и дела. Вот стою я тут посреди леса в своём красном платке, а во мне, наверно, десяток яиц уже. Или больше. И что мне теперь делать?

Делай, что сказано, посоветовал он себе. Накорми куропатку пудингом. Вот коробочка с пудингом, вот пять изюминок завёрнуты в ленточку, а она обмотана вокруг шеи.

Когда на носу любовь – как быть?

С сумятицей в мыслях как поступить?

У Октавы был в доме подпол. Маленькая, тёмная, холодная комната под гостиной. Здесь было много-много полок, а на них рядами стояли скляночки, баночки и ящички с заготовками на зиму – краски, запахи, вкусы, польза и здоровье, собранные давно миновавшим летом и осенью. Рано утром Октава спустилась в подпол по старой узкой лесенке и отыскала желе из кудыки и понарошку в сахаре. Она не знала, простая душа, что жизнь приготовила ей сюрприз. Даже предположить не могла, что сюрприз загонит её за камень.

Знай Октава, что её ждёт, она залезла бы обратно под одеяло и поскорей заснула, чтобы спать дальше. А так она в своём неведенье распевала весёлые песенки и строила мечты о суженом в красивой шляпе.

Октава собиралась в путь: она решила сходить к каменной куропатке и попросить совета в любовном деле. А из угощенья взять с собой скляночки с чем-то сладеньким и чем-то кисленьким. Дело, конечно, станет ясным как день, стоит куропатке хорошенько его обдумать.

Куропатка указала Ковригсену путь к его золотой рыбке, так уж наверно она сможет указать Октаве путь к самому Ковригсену.

То есть Октава, конечно, знала, как дойти до пекарни Ковригсена, но не может же она просто заявиться к нему и спросить, не хочет ли он стать её кавалером? Вот входит она, вся такая влюблённая, щёки пылают, а тут Ковригсен:

– Что хочешь сегодня? У меня коврижки со скидкой.

А она в ответ:

– Хочу любимого дружка. Давай ты им будешь!

Нет, нет, нет. На это она не решится никогда. По крайней мере, пока каменная куропатка не посоветует ей сделать именно так.

Вот если куропатка скажет – дело другое. Ковригсен тоже уважает её мнение и считает премудрой птицей.

Октава радовалась.

И даже заранее чувствовала себя счастливой.

И рисовала себе картину, как они с Ковригсеном – влюблённая парочка – упоённо кружат в танце по пекарне, вздымая вихри муки.

Она оделась. Положила в сумку скляночки с угощеньем. И вышла навстречу белому туманному дню. Но за порогом её как раз и поджидал сюрприз.

Сюрпризом этим был её сосед Сдобсен. Некулёма и неряха, зануда и растеряха. У него не дом, а хламовник, позорище всей страны, а хозяину и дела нет, его заботит лишь одно – как бы заполучить гостей, чтобы те его утешали и дарили сладости.

Сейчас он стоял перед своим домом и ковырял в носу. Странно, зачем он вскочил в такую рань? Обычно он спит сколько влезет. Октава часто слышит его храп, уже садясь полдничать.

Короче. Сдобсен стоял перед своим замшелым домиком, засунув палец в нос. И тут – сюрприз: Октава прячется за большой камень, она потрясена, она трепещет, она боится, как бы Сдобсен не увидел её.

Что это со мной, думает она. Я много раз видела, как он сморкается и ковыряется в носу.

Да, видеть она видела, но никогда не замечала прежде, какой необыкновенный у него нос. И как фасонисто Сдобсен умеет стоять, и до чего у него при этом обаятельный вид. Словно бы он стоит и думает о чём-то прекрасном. Стоит на снегу, ковыряет в носу и обворожительно о чём-то думает.

Вот такой сюрприз ждал Октаву.