Книга В стране кораллового дерева - София Каспари

— Да, — коротко ответил Густав.

Эдуард прислушался к шагам младшего брата на лестнице, потом подошел к окну и стал внимательно наблюдать из-за шторы за темным переулком. Он видел, как Густав вышел из дома, как он оглянулся и повернул направо. Эдуард удивленно следил за изящными движениями брата. Вдруг Густав остановился. Кто-то, стоявший сбоку от входа, заговорил с ним. Но как Эдуард ни вглядывался, он не смог рассмотреть, кто это был.

Глава четвертая

Через zaguán, вестибюль, в доме Гольдбергов можно было попасть в первый патио. В центре второго патио находился фонтан, рядом виднелся aljibe[2], похожий на обычный колодец. Аljibe с каменными мурованными стенками могли позволить себе лишь богатые горожане. Там собиралась дождевая вода, которая стекала в патио с террас.

Хорошего друга семьи, слугу Юлиуса, сразу же после прибытия повели в частную гостиницу Гольдбергов, со второго этажа которой открывался вид на первый патио.

Молодой торговец подошел к большим окнам и увидел соседние дома и море вдалеке, по которому он приплыл. За спиной мягко светили газовые лампы. Со второго патио доносились женские голоса.

Юлиус подавил зевок. Накануне он долго разбирал бумаги в конторе. Когда его коллеги уже давно отдыхали дома или же предавались ночным развлечениям, он писал письмо семье Сантос, которую собирался вскорости навестить.

Он быстро и успешно влился в выросшую за последние годы немецкую колонию. Спустя несколько дней после прибытия Юлиус устроился на работу к Ведекинду в фирму «Линд и Ко». В первые дни Юлиусу пришлось привыкать к особенностям службы. Так, например, почту забирали дважды в месяц в частном доме почтмейстера. Получатели часами стояли во внутреннем дворике, ожидая, пока не распахнется дверь, после чего бросались вперед, выкрикивая имена и названия фирм и пытаясь выхватить свои письма. Поблизости открылось много немецких контор, например Адольфа фон Борриса из Любека, который обеспечивал продовольствием суда, и скупщика шкур Эдмунда Наппа. Крупные торговцы находились в хороших отношениях с английскими и американскими колониями с момента их возникновения, ездили в гости к местным жителям и женились на их дочерях соответственно положению в обществе. Но и влияния простых людей нельзя было отрицать. В большинстве своем это были ремесленники, мелкие торговцы и колонисты, владевшие поместьями.

Обедал и ужинал Юлиус в обществе «Тевтония» или в отеле «De L’Europe» на Авенида-де-Майо, в который стремились попасть многие торговцы благодаря превосходной кухне госпожи Розенберг-Нибур. В среде молодых немецких коммерсантов царило радостное настроение. Они часто собирались вместе, чтобы помузицировать, заняться гимнастикой или поужинать, выпивая при этом огромное количество шампанского. Зачастую такие вечера заканчивались какой-то совершенно сумасбродной затеей. Однажды они устроили скачки на закорках прямо на Плаца-де-ла-Викториа. Нужно было обогнуть Recova Nueva, новый портик. Оттуда две пары, «конь» и «всадник», должны были наперегонки добежать до собора. Но, прежде чем скачки закончились, появилась полиция и прервала веселье. На посту возле городского совета с винтовками наизготовку стояли солдаты, решившие, что начался путч. Позже все смеялись над сумасшедшими иностранцами — gringos locos.

Приятные воспоминания… Со вздохом Юлиус подумал о своей первой деловой поездке и об удивительных погодных условиях в середине января, то есть в разгар лета. Он ездил в Кордову. Уже в самом начале путешествия его охватила сильная лихорадка, Юлиус страдал от головных болей, упадка сил, отсутствия аппетита и сильного озноба. Ему пришлось принять большую дозу хинина. После утомительного недельного путешествия верхом он наконец прибыл в город, который сразу же пленил его. Извивалась Рио-Примеро, на берегах которой раскинулись зеленые сады и поля на фоне гор.

Но от вида местных гостиниц у Юлиуса по спине побежали мурашки. Это были tambos — постоялые дворы, — в которых кухни и туалеты были невероятно грязны и полны паразитов, поэтому бóльшую часть ночей он провел в кресле-качалке, а не в постели.

«Мое первое январское лето», — подумал Юлиус и усмехнулся. Он просто представить себе не мог, что в январе бывает так жарко, но на юге все наоборот: лето длилось до марта. Южный Крест висел на ночном небе. Чем дальше на север, тем жарче, потому что приближаешься к экватору. Южные ветра несли спасительную прохладу.

Юлиус мимоходом подумал о Дженни и об их первых днях в гостинице «Дель Норте», вспомнил, как они с малышкой обследовали город: театр, немецкий клуб, гимнастический союз и даже хор. В первые дни они не переставали удивляться. Хаотичное движение и крики на улицах их тоже изумляли. Повсюду слышалась незнакомая речь и мелькали чужие лица.

— Те, кто не живет в городе, называют стук колес по брусчатке адским грохотом, — позже с улыбкой объяснила им госпожа Гольдберг.

Буэнос-Айрес был чужим городом, таким же, как и другие европейские города. Вблизи Плаца-де-ла-Викториа в салонах мод предлагали роскошную французскую одежду, а богатые горожане разъезжали в открытых четырехместных колясках, хвастаясь новыми нарядами. Европейские товары беспрепятственно попадали в развивающийся город прямо из порта, и лавки переполнялись новинками. Открывались кондитерские и чайные салоны для высшего общества. Дамы могли часами ходить по магазинчикам, в которых вовсе не обязательно делали покупки — там было место для встреч.

Юлиус задумчиво вздохнул. Он не оставил без внимания ни один уголок города. Иногда ему казалось, что все случилось только вчера. А потом Юлиус вдруг снова удивлялся многонациональной толчее на улицах города: европейцы, среди которых преобладали бледнокожие французы и немцы, как он сам, загорелые итальянцы и испанцы, веснушчатые жители британских островов, а кроме того, сирийцы и criollos, как здесь называли белых, родившихся в Аргентине, немного негров и еще меньше индейцев. Потом Юлиус прислушивался к многообразию языков и голосов, словно слышал их впервые.

Первый план Буэнос-Айреса представлял собой узор в виде квадратов, составленных из пересекающихся под прямым углом улиц. Только одно место осталось без изменения — центральная Плаца-Майор, сегодняшняя Плаца-де-ла-Викториа. Отсюда расходились главные дороги: дорога в порт Риачуэло и пути на север и на запад.

Буэнос-Айрес, как рассказывал Юлиусу господин Гольдберг, стал городом только в XVIII веке. В то время наконец был достроен Cabildo — городской совет, Teatro de la Ranchería и консульство.

В конце XVIII века построили рынок и большой собор, открытие которого постоянно откладывалось. Возвели монастыри в честь святого Доминика, святого Игнатия и святого Франциска. В одноименных районах и сегодня можно встретить иностранных коммерсантов и новоприбывших, желающих посетить клуб «Résidents Étrangers» и Аламеда, как называли место для прогулок над рекой Ла-Платой. Именно здесь прохаживались зажиточные горожане. Вскоре рост города значительно ускорился, цены на землю резко возросли. Городские кварталы заселялись все плотнее и плотнее. Строились новые дома, преимущественно вдоль старых дорог.