Книга Берлин, май 1945 - Елена Ржевская

Призывы, призывы… Угрозы, расправа, ругань, лесть. Пункты сбора…

А размеры бедствия ширились неописуемо. Город был брошен властями на произвол судьбы. Не была организована эвакуация. Даже дети не были вывезены из Берлина, оставшегося без воды и хлеба.

В это время донесения крайзляйтеров на имя Бормана содержат обычные склоки, отражающие борьбу за влияние партии.

Вот одно из них.

Крайзляйтер Кох сообщает о быстром продвижении русских, перечисляет потерянные участки и, заканчивая этот раздел:

«В Фридрихсфельде Иваны прорвались на юг до Билефельда»,

переходит к другому:

«Враждебное отношение боевого коменданта полковника Глаузена сказывается весьма отрицательно. Каждое уведомление, которое я передаю ему через моего руководителя местной группы, он со своей стороны считает пустяком или нелепостью.

Когда я ему указал на то, что военные части снялись вчера вечером и сегодня утром и сотни солдат потянулись вдоль оставленных улиц на запад, он ответил мне, что они, вероятно, имели на то все надлежащие приказы. Он уверял, будто капитан Бауэр в течение двух часов контролировал документы и будто всякий раз констатировал, что подразделения снялись, имея на то приказ.

Вскоре после этого разговора он, радостный, позвонил мне, чтобы с величайшей иронией сообщить о том, что вчера вечером в Фридрихсхагене рота фольксштурма, без соприкосновения с противником, ушла домой[38]. Он хотел обратить мое внимание на то, что этот факт я ни в коем случае не могу скрыть от моих вышестоящих инстанций. Он пытается все высмеивать. Каждый разговор, который я провожу с ним, заканчивает он «с приветом». Интонация этого привета недвусмысленно и отчетливо говорит о том, что он рад не иметь нужды меня дольше слушать. Из каждой его фразы явствует желание отстранения партии.

Берлин. 22.4. 1945. 13.15».

Тысячи немцев обречены были бессмысленно погибать в страданиях: солдаты и фольксштурмовцы — в уличных боях, исход которых предрешен, население — от снарядов и бомб, под обвалившимися домами.

Гитлер сидел в подземелье в тесном кругу своих приближенных. Ева Браун. Манциали — повариха вегетарианской кухни фюрера. Геббельс, всю жизнь перенимавший ухватки и претензии Гитлера. Борман, о котором Геббельс писал в дневнике 14 июня 1941 года: «закулисная фигура», ненавидимый даже нацистской партийной верхушкой. «Он вызывал отвращение у всех, кто его знал, — пишет Раттенхубер. — Это был исключительно жестокий, хитрый, черствый и эгоистичный человек». Борман пил коньяк, сидя в углу, и фиксировал «для истории» высказывания Гитлера.

Поразительно, до чего все они жаждут не так, так этак проскочить в историю. Борман с помощью записей. Записная его книжка убога. Не до великих мыслей.

Единственная фраза запомнилась решительно всем, кто видел в те дни Гитлера: «Что случилось? Какой калибр?» С этими словами он всякий раз появлялся в дверях кабинета после очередного разрыва.

Когда в убежище проникали прибывшие с мест боев генералы, они заставали Гитлера за столом, над картой, с расставленными на ней пуговицами — воображаемыми им немецкими войсками. Он наносил на карту стрелы — контрудары.

Сообщение о поражении, о том, что существующая в воображении Гитлера армия разбита, могло стоить жизни докладчику. Гитлер не вникал в истинное положение дела, не желал знать его. Исступленно встречал он каждое известие о поражении, обвинял генералов в измене, беспощадно отправлял их под расстрел.

Если же сходило благополучно, командир, добиравшийся сюда, чтобы получить помощь, указание, выслушивал заверение о чуде, об армии Венка, которая спешит к Берлину; вручив ему орден, его выпроваживали наверх — в бой.

Узнав, что 56-й танковый корпус, которым командовал генерал Вейдлинг, потерпев поражение, отступил от Кюстрина, Гитлер в ярости велел расстрелять Вейдлинга. Тот по вызову явился в подземелье, но Гитлер, не отдавая себе отчета, кто перед ним, стал посвящать Вейдлинга в свой план обороны. В этом фантастическом плане важное место отводилось армии Венка, которая участвовать в нем не могла, потому что была окружена советскими войсками, а также корпусу самого Вейдлинга, от которого осталось всего лишь несколько растрепанных, небоеспособных подразделений. Вейдлинг отбыл, ожидая казни. Но был снова вызван и… — причуда тирана — назначен командующим обороной Берлина, что, по словам Вейдлинга, было в тех условиях равносильно смерти.

«Его противоречивые и нервозные приказания окончательно дезориентировали и без того запутавшееся германское командование», — пишет в своей неизданной рукописи начальник личной охраны Гитлера обергруппенфюрер СС и генерал-лейтенант полиции Раттенхубер. Он рассказывает о том, что раньше Гитлер любил производить эффект внезапным появлением в действующей армии. Пребывание его там было обычно коротким. Переговорив с командованием, он показывался войскам и тут же возвращался. Раттенхубер сопровождал Гитлера и в тот раз, когда он совершил вместе с Муссолини более продолжительную поездку на Восточный фронт — в 1941 году в Брест и Умань. В Бресте Гитлер торжествующе ходил по разрушенной крепости.

Но это было до первых ощутимых ударов. «Цепь поражений и неудач на Восточном фронте, крушение его военно-политических планов, особо сильно сказавшееся в разгроме германских войск под Сталинградом, выбили Гитлера из колеи». Он перестал выезжать в войска.

После покушения на него 20 июля 1944 года в его ставке в Восточной Пруссии

«страх и недоверие к людям охватили Гитлера, и присущая ему истеричность стала прогрессировать».

Теперь же

«он представлял собою в буквальном смысле развалину — на лице застывшая маска страха и растерянности. Блуждающие глаза маньяка. Еле слышный голос, трясущаяся голова, заплетающаяся походка и дрожащие руки».

Но все еще в его власти было бросать людей на обреченную борьбу, чтобы удерживать Берлин в ожидании раскола между союзниками, который, по его мнению, неминуемо должен вот-вот произойти, как только соприкоснутся их войска.

Лживые обещания спасения да смертельные угрозы эсэсовских палачей.

25 апреля кольцо окружения сомкнулось вокруг Берлина. В тот же день на Эльбе советские и американские пехотинцы приветствовали друг друга.

За стенами имперской канцелярии гибли люди, обманутые Гитлером. А в подземелье, уповая на чудо, на гороскоп, на интуицию фюрера, жили в атмосфере интриг, переживаний и потрясений, пищи для которых было предостаточно.

Одно лишь известие об измене Геринга, покинувшего Берлин и вступившего в переговоры с англичанами и американцами о заключении сепаратного мира, затмило для обитателей подземелья все, что происходило сейчас на земле. Геринг направил Гитлеру послание:

«Мой фюрер! Принимая во внимание Ваше решение остаться в Берлине, не считаете ли Вы, что я должен немедленно взять на себя руководство делами рейха, как внутренними, так и внешними, и в качестве Вашего преемника, согласно Вашему декрету от 29 июня 1941 года, пользоваться всей полнотой власти? Если до 10 часов вечера я не получу от Вас ответа, я буду считать, что Вы лишены средств связи, и, следовательно, согласно положению Вашего декрета, я могу действовать в интересах нашей страны и нашего народа. Вы знаете, каковы мои чувства к Вам в этот серьезнейший час моей жизни. У меня нет слов, чтоб выразить их. Да хранит Вас бог. Искренне Вам преданный