Книга Витязь. Замок людоеда - Степан Кулик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Отрадно признать, сын мой, что ты не глуп. Но говоришь быстрее, чем думаешь. Вместо того чтобы восклицать, задай этот же вопрос себе мысленно. И получишь ответ.
Уел… Чего-то я и в самом деле туплю. Ведь любой смекнет, что у рыцаря рыльце в пушку. Иначе с какой стати его бы заботило бесплодие чужой женщины? Тем более вдовы.
— Комтур привозил жену к брату Себастьяну лечить от бесплодия. И тут уж никаких тайн, как ты понимаешь, оставаться не могло, — подтвердил догадку игумен.
Я смолчал. Хотя на языке так и вертелся вопрос. О том, разрешала ли церковь такое вмешательство в промысел божий. А то, помнится, даже в моем веке на аборты и разводы католический мир поглядывал весьма неодобрительно.
— Вот тогда брат Себастьян и оскорбил Конрада. Сказав, что причина бесплодия не в женщине. По молодости лет не хватило разума понять, что мужчине нельзя такое говорить в глаза. К тому же рыцарь понимал, что скрыв от братьев свой брак, он солгал не только им, но самому Господу. И Всевышний действительно мог наказать клятвопреступника бесплодием.
Отец-настоятель вздохнул.
— Обида мужчины умножилась страхом разоблачения храмовника и вылилась в месть. Похитив невесту и ее подружек, как мне кажется, фогт потому и оставил брата Себастьяна в живых, что пообещал вернуть всех четверых через год со своими байстрюками на руках.
— Святой отец, я что-то не пойму. Если брат Себастьян сумел все как-то объяснить вам, почему никто ничего не делает? Неужто нельзя на немца управу найти?
Игумен поглядел с осуждением.
— Не спеши с выводами, сын мой. Ему не смогли помочь, так будет вернее. Брат Себастьян не ко мне пришел, а в ратушу. Сразу после нападения. И челобитную князю написал. В тот же день полусотня из малой дружины под стенами Розиттен стояла. Требуя у комтура выдачи девушек.
— И что?
— Рыцарь Конрад фон Ритц сам вышел к ним. Распахнул ворота и именем Девы Марии поклялся, что в его замке нет никаких плененных девушек. Тем более похищенных со свадьбы. А для того, кто считает его лжецом и клятвопреступником, вход свободен.
— Ловко выкрутился, шельма…
Теперь отец-настоятель смотрел с недоумением.
— Ты считаешь, что храмовник мог солгать? Призывая в свидетели Богородицу?
— Нет, святой отец. Он не лгал. Всего лишь говорил о другом, а никто не обратил внимания.
— Не понимаю?
Старик и в самом деле казался растерянным.
— Рыцарь поклялся, что в его замке нет невесты и ее подружек. В его замке! А разве Розиттен принадлежит комтуру? Нет — это имущество всего ордена!
Игумен задумался, и сумрачная тень мелькнула по его лицу.
— Наверно, ты прав. Вот только рискнуть никто не решился. Потому что на одной чаше были жизни нескольких горожанок, а на другой — война с крестоносцами. И месяца не прошло, как великий князь с Гроссмейстером мир подписал. Не помиловал бы нарушителя данного им слова. Жизнь славного рыцаря Рамбольда,[38]казненного по приказу Витовта, тому порука.
— Вот как? И давно это случилось?
— Зимой.
Шесть месяцев… Стало быть, есть надежда, что девушки еще живы. А если диагноз бедняги-лекаря точен, то и без необратимых изменений в организме. Причем желая доказать всем, а в первую очередь самому себе, что не бесплоден, для чистоты эксперимента фон Ритц вряд ли позволил изнасиловать девушек кому-то еще. Но скоро результат станет очевиден, и даже думать не хочется о том, что взбешенный тевтонец может совершить в приступе ярости. Так чего же я сижу? Кого жду? Похоже, пора мне поглядеть на крепость Розиттен изнутри.
— Со слов этого непоседливого чада и брата Феофана я уже многое о тебе знаю, сын мой, — не услышав дополнительных вопросов, игумен перешел к истинной цели своего прихода. — Но мудрость учит, что лучше один раз самому увидеть, чем сто раз услышать. Недоверчивость не грех. За это Господь наш даже апостола Фому порицать не стал, а предложил ему вложить персты в свои раны. Скажи: ты крещен?
— Да, святой отец.
— Перекрестись.
Хорошо, что настоятель не спросил напрямую, верую ли я в Господа Бога и Святую апостольскую церковь — пришлось бы соврать. А это запросто. Рука не отсохнет. Тем более что я и в самом деле крещен. Бабушка настояла, родители не возражали, а меня не спрашивали. Хотя, положа руку на сердце, в отличие от зарожденного в рабстве и его же проповедующего христианства, в мусульманстве, несмотря на махровый консерватизм, есть ряд преимуществ. Помимо узаконенного многоженства.
— Что ж, сын мой, вижу: не лукавишь, — игумен протянул для целования наперсный крест, от которого отчетливо пахнуло сандалом (аромат этого дерева, если хоть раз нюхал, ни с чем не спутаешь), и, дождавшись пока я поцелую распятие, спросил именно то, чего я больше всего опасался: — Исповедаться не хочешь?
Хорошо, что я эту ситуацию предвидел и более-менее приемлемый ответ заготовил заранее.
— Очень хочу, святой отец… — я посмотрел в глаза священника со всей искренностью студента, который «учил, учил, учил… но вот сейчас почему-то забыл ответ на вопрос, а стипендия нужна позарез». — Давно пора очиститься от грехов вольных и невольных, но… не сейчас.
— Почему? — склонил голову набок игумен. Заинтриговал ответ.
— Исповедь сродни омовению. А станет ли кто мыться и надевать чистые одежды перед тем, как идти в хлев навоз разгребать? Псы-рыцари сильны еще, и гонения на православие продолжается. Стало быть, битв и смертей не избежать. Господь свидетель: напрасно никого не сгубил, а за убитых врагов потом — после победы, если жив останусь — за всех скопом епитимию приму. И хоть на прощу, хоть в скит… Лишь бы землю нашу и веру поганые сапоги не топтали.
Отец-настоятель внимал задумчиво, потом кивнул и перекрестил меня еще раз.
— Пусть будет по-твоему, витязь, настаивать не стану. Зрю, неспроста отказываешься. Тайну свою поведать страшишься и умолчишь о ней даже под епитрахилью. А коли так, прав ты. Неискренняя исповедь бессмысленна. Господа ведь не обманешь. Будем уповать, что крепок ты духом — стало быть, и ношу, возложенную на тебя, осилишь. А обо всем прочем поговорим, когда сам поймешь, что пришло время.
— Спасибо, святой отец, — я искренне поклонился мудрому старцу и приложился губами к его запястью, пахнущему, как и распятие, сандалом и елеем.
— Не на чем пока. Твоя заслуга куда больше. Очнулся гонец и место, где ковчежец с мощами великомученика Артемия Антиохского схоронил, указал. Спасена святая реликвия и, даст Бог, будет доставлена в новый храм. Как велено Священным Синодом. Так что, сын мой, какими бы тяжкими ни были твои прегрешения, можешь быть уверен, часть их ты уже искупил. Господь милостив.