Книга Витязь. Замок людоеда - Степан Кулик

Монах подошел ко мне, молча присел на край лежанки и жестом указал сперва на свои глаза, а потом на мои. Как бы спрашивая разрешения посмотреть. Эскулап тутошний, что ли? Уж не тот ли самый брат Себастьян, к которому раненого гонца было велено отнести? Кстати, примечательная деталь: монах совершенно сед, как молоком облит, а глаза молодые. Даже «гусиных лапок» вокруг них нет. Зато лоб не просто испещрен морщинами — изрезан, как пашня плугом. А еще, у мочки левого уха весьма примечательная родинка.

— Можете делать все, что считаете нужным, брат Себастьян, — я изобразил легкую улыбку, заметив, как по лицу монаха промелькнуло удивление. — При одном условии: ничего лишнего отрезать не будете. Договорились?

Лекарь шутки не поддержал. Наоборот, нахмурил лоб еще больше. Чем-то моя реплика его задела. Неуместной показалась? Или неумной?.. Типа, молчите, больной — врачу виднее. Сказал в морг — значит, в морг.

Монах провел хоть и беглый, но, как мне показалось, очень дотошный осмотр. Во всяком случае, для себя он что-то важное понял. Поскольку многозначительно покивал, пожал плечами и, по-прежнему не проронив ни звука, удалился.

— Не понял, что это было? — посмотрел я на Митрофана. — Спасибо, зубы пересчитывать не стал. А то я уж совсем себя лошадью почувствовал. Продаваемой цыганом на ярмарке.

— Что вы, ваша милость, как можно?.. — взмахнул руками тот. — Брат Себастьян знатный целитель. Он недавно в монастырь пришел. А раньше к нему на излечение даже бояре да князья приезжали. И домочадцев возили. Так что можете не волноваться, вы совершенно здоровы.

— Как будто я в этом сомневался. А молчит все время оттого, что тайны медицинские выдать опасается? Или обет принял?

— Грешно смеяться над калекой… — не поддержал моей шутки Митрофан и сумрачно добавил: — Крестоносцы язык ему вырвали.

М-да, нехорошо получилось. То-то медикус так посуровел, когда я ляпнул про отрезание лишнего.

— Не знал, — пробормотал я, поднимаясь с лежанки. Не умираю ведь. Стало быть, валяться нет смысла. Особенно если твой собеседник сидит. — Надо будет извиниться. Митрий, попить ничего не найдется? А то в горле, аки в пустыне Аравийской…

Во рту, то ли от пересыпа, то ли от глупых слов, и в самом деле привкус такой, словно там целый табун лошадей ночевал.

— Кстати, лекарь ваш седой, как лунь, а глаза и руки совсем еще не старого мужчины. Я ни за что не дал бы ему даже тридцати.

— Брат Себастьян действительно молод, — кивнул Митрофан, протягивая мне кувшин. — А поседел лекарь в тот страшный день, когда крестоносцы напали на его свадебный поезд.[36]Когда они возвращались из церкви после венчания. Всех гостей и родственников вырубили, невесту и еще нескольких девушек немцы забрали с собой, а его почему-то оставили в живых. Вырвав язык, чтобы он не смог никому рассказать о случившемся.

— Как-то же рассказал? — заметил я нестыковку. — Или были другие очевидцы?

Митрофан вздохнул и отрицательно помотал головой.

— Видимо, немцы не знали, что брат Себастьян лекарь и грамоте обучен. Иначе обошлись бы с ним так, как с Юрандом из Спыхова[37]— когда заманили к себе, пообещав вернуть похищенную дочь. А потом, как водится за ними, обманули. И Дануську не вернули, и его самого покалечили. Выжгли глаза. Отрезали язык и отрубили кисть правой руки. Пропал славный рыцарь почем зря.

— Что ж он так? Неужто не понимал, что крестоносцам нельзя верить?

— Знал, ваша милость. Да только дочь больше жизни любил. Вот и пошел на верную смерть, ведомый призраком надежды.

Юранд… Юранд… Знакомое имя. Где-то я его слышал, как и всю эту историю. Вернее, если вспомнить о том, что я не местный, — читал или фильм смотрел… Точно! «Крестоносцы»! А это значит, что Сенкевич опирался на реальные факты, и сейчас канун Грюнвальдской битвы! Плюс-минус год.

— Слышал я об этом злодействе. Только, кажется, Юранда пленили в Мальборке. Или как немцы называют свою крепость — Мариенбурге.

— Совершенно верно, ваша милость.

— Стало быть, брат Себастьян тоже из тех мест? Что же он с такой дали к вам прибился? Неужто других монастырей ближе не нашлось?

Митрофан отрицательно помотал головой.

— Нет, он из Янополя. А напал на них отряд из Розиттен.

Еще одно знакомое название. Только уже не из книг. Кажется, об этом замке брат Альбрехт упоминал. Уж не его ли рук дело? Похоже, господину храмовнику не впервые промышлять похищением девиц. Видимо, зря я его помиловал. Кончать надо было фрица, а не антимонии разводить. Впрочем, когда святые дознаватели до него доберутся, вряд ли тевтонец обрадуется… А еще в истории Митрофана все как-то слишком нарочито. Для мыльной оперы сойдет, чтоб слезу из зрителей выдавить, — а в жизни просто так ничего не делается.

Я потер лоб и задумчиво произнес:

— Извини, братишка, но либо тебе самому вся правда неведома, либо ты мне не все говоришь. Не похоже это на немчуру. Если кнехты за девицами охотились и для этого всю свадьбу вырубили — зачем им жениха миловать? Нет, они ему нарочно жизнь оставили! Чтобы страдал и мучился, понимая, какая судьба невесте уготовлена. Стало быть — месть. Но чья и за что?

— Ты верно рассудил, сын мой… — в келью вошел отец-игумен. — Верно. Это действительно месть.

Митрофан почтительно вскочил, освобождая единственный табурет. Я тоже начал подниматься. Учили же: старикам везде почет.

Игумен махнул рукою, жестом усаживая нас обратно, а сам присел рядом со мною на край лежанки.

— Брат Себастьян хоть и ненароком, но сильно обидел комтура замка Розиттен Конрада фон Ритца. Когда тот привозил к нему тайком свою жену…

— Жену? — не удержался я от удивленного восклицания. — А мне казалось, что рыцари, вступая в орден, дают обет безбрачия.

— Потому и привозил тайно. Конрад, прежде чем стать крестоносцем, уже был женат. Но скрывал супругу от орденских братьев. Выдавая ее за вдову погибшего друга. Которой он якобы покровительствует. Поскольку рассчитывал получить в Пруссии или Жмуди богатый надел, чтобы оставить наследникам. Вот только с продолжением рода у фогта не заладилось.

— И из-за этого убить столько людей?! — возмутился я. — Мог бы себе и дальше темнить. Или супругу сменить…

Игумен на мгновение устало прикрыл глаза. Подождал, пока я буду готов слушать, и негромко продолжил: