Книга Резинки - Ален Роб-Грийе

На этот раз он точно знает, что его ожидает, если он дойдет до кабинета. Он не пойдет. Лучше предупредит профессора и вернет ему ключи.

По дороге, однако, он размышляет о трудностях этого дела: Дюпон — он его знает — не захочет принять его доводов. И если доктору Жюару, который не упустит случая подслушать за дверью, удастся услышать их спор и узнать таким образом, что Марша отказывается, то он в довершение всему потеряет свой последний шанс ускользнуть от убийц; ведь вместо того чтобы поджидать его до половины восьмого в этой западне, куда он должен направиться, они сразу установят за ним слежку, так что у него уже даже не будет возможности спрятаться или сбежать.

Лучше все-таки сразу туда пойти, вдруг те еще не начали там его поджидать.

Он поднимается по лестнице. Как обычно, в большом доме тихо…

3

Перед тем как полностью остановиться, поверхность разводного моста еще чуточку раскачивается. Не обращая внимания на это почти незаметное движение, велосипедист уже проходит через дверцу, чтобы продолжить свой путь.

— Здравствуйте, мсье.

Садясь на велосипед, он прокричал «Здравствуйте» вместо того, чтобы сказать «До свидания». Они обменялись парой-тройкой фраз о погоде, ожидая, когда можно будет двигаться дальше.

У моста один пролет; ось вращения системы находилась на другом берегу канала. Задрав голову, они смотрели, как снизу настила постепенно исчезает из виду нагромождение металлических балок и кабеля.

Затем перед их глазами прошел свободный край, который был словно срез шоссейной дороги, и сразу же они увидели всю поверхность гладкого асфальта, которая убегала к другому берегу между двумя тротуарами с ограждениями по краям.

Их взгляды продолжали медленно опускаться, следя за движением всего сооружения, до тех пор, пока оба железных уголка, отполированных колесами машин, не оказались точно друг против друга. Шум двигателя и шестерен тотчас же прекратился, и в наступившей тишине раздался электрический звонок, сообщавший пешеходам, что им снова разрешается пройти.

— Меня бы это ничуть не удивило! — повторил велосипедист.

— Может и так. Счастливо!

— Здравствуйте, мсье.

Но с другой стороны ограждения можно было заметить, что еще не все закончилось: вследствие определенной упругости всей массы опускание настила не завершилось с остановкой механизма; оно еще продолжалось несколько секунд, может, на какой-то сантиметр, создавая небольшое расхождение на поверхности проезжей части; происходил едва заметный новый подъем, увлекший в свою очередь металлический бордюр на несколько миллиметров выше его нормального положения; и колебания, все более и более приглушенные, все менее и менее различимые — но окончание которых было трудно определить, — обрамляли таким образом рядом движений туда и обратно, чередовавшихся с той и другой стороны с совершенно иллюзорным постоянством, завершившееся, тем не менее, уже значительное время тому назад явление.

На этот раз мост открыт для движения транспорта. Ни одна шаланда не требует прохода. Рабочий в синей матросской блузе, бездельничая, с отсутствующим видом смотрит на небо. Он обращает глаза на приближающегося прохожего, узнает Валласа и кивает ему головой, как кому-нибудь, кого он привык видеть каждый день.

По обе стороны зазора, которым отмечена подъемная часть, железные уголки выглядят неподвижными и вроде бы на одном уровне.

В конце улицы Иосифа-Янека Валлас сворачивает направо на Циркулярный бульвар. Через каких-нибудь двадцать метров открывается улица Ионы, на углу которой на самом деле находится почтовое отделение.

Районное отделение: только шесть окошек и три телефонных кабины; между входной дверью и кабинами большая перегородка из матового стекла и под ней длинная, слегка наклонная стойка, на которой посетители заполняют формуляры.

В этот час зал пуст, а из персонала видны лишь две пожилые дамы, жующие сандвичи над чистыми столовыми салфетками. Валлас решает, что расследование лучше начать, когда весь персонал будет в сборе. Он вернется через полтора часа. Во всяком случае, надо же ему сходить пообедать.

Он направляется к «Инструкции», вывешенной, как ему кажется, недавно, и чтобы его приход был как-то оправдан, делает вид, что с интересом ее изучает.

Это ряд параграфов, в которых говорится о некоторых мелких изменениях, внесенных министром в организацию работы почты, телеграфа и телефона, — в общем, ничего такого, что было бы полезно знать людям, за исключением разве что специалистов. Для профана точная природа этих изменений не очень-то ясна, так что Валлас даже задается вопросом, а есть ли какая-нибудь разница между нынешним положением дел и тем, что было раньше.

Когда он выходит, у него создается впечатление, что две дамы разглядывают его с недоумением.

Вернувшись назад, Валлас замечает на другой стороне улицы Иосифа-Янека ресторан-автомат скромных размеров, но оснащенный самым новейшим оборудованием. У стен стоят в ряд никелированные автоматы; в глубине — касса, где посетители приобретают специальные жетоны. Зал по всей длине уставлен двумя рядами маленьких круглых столиков из пластика, прикрепленных к полу. Стоя за этими столиками, человек пятнадцать посетителей — постоянно сменяющих друг друга — быстрыми и точными движениями поглощают пищу. Девушки в белых лаборантских халатах убирают посуду и протирают по мере надобности освободившиеся столики. На белых блестящих стенах множество раз повторяющееся объявление:

«Поторопитесь. Спасибо».

Валлас обходит автоматы. В каждом из них содержится — расставленные на ряде стеклянных подносов, равноудаленных и стоящих друг над другом — ряд фаянсовых тарелок, на которых воспроизводится с точностью до салатного листика одно и то же кулинарное блюдо. Когда стопка заканчивается, безликие руки заполняют пустоты, с задней стороны.

Дойдя до последнего автомата, Валлас так и не определился. Впрочем, его выбор не имел большого значения, так как предлагаемые блюда различались лишь компоновкой составляющих на тарелке; базовым элементом была маринованная сельдь.

За стеклом автомата Валлас замечает, один над другим, шесть экземпляров следующей композиции: на ломтике мягкого хлеба, намазанного маргарином, лежит большой кусок филе сельди серебристо-голубого цвета; справа пять четвертинок помидора, слева три колечка вареного яйца; сверху, в точно рассчитанных местах, три черные оливки. Кроме этого, на каждом подносе имеется вилка и нож. Круглые ломтики хлеба наверняка сделаны на заказ.

Валлас просовывает свой жетон в щель и нажимает на кнопку. С приятным урчанием электрического двигателя колонка тарелок начинает опускаться; в пустой ячейке, расположенной в нижней части, появляется, затем останавливается та, покупателем которой он стал. Он берет ее, равно как и сопровождающий ее прибор, и ставит все на свободный столик. Проделав ту же самую операцию для куска того же самого хлеба, на этот раз с сыром, и, наконец, для стакана пива, он начинает разрезать еду на маленькие кубики.