Книга На той неделе: купить сапоги, спасти страну, выйти замуж - Анна Бялко

Заснуть, конечно, тоже не получается, ничего удивительного, организм не может нормально функционировать в стрессовых условиях. Но ничего, просто полежу часок, все равно легче будет. Вдруг откуда-то снаружи слышу — радио, такие уже родные позывные «Эха Москвы», не тихие, как ночью, а громкие, радостные.

Вскакиваю. ГКЧП бежало! Я быстро-быстро одеваюсь, хватаю сумку и, отпихивая с дороги Таню, почему-то пытающуюся меня удержать, бегу со всех ног на площадь.

Переулками, подворотнями, тут совсем близко, я отлично знаю дорогу, сколько тут с коляской нахожено, кто бы знал тогда, что пригодится... Вот уже Садовое кольцо, вон «Баррикадная»...

Кругом толпы, толпы народа, все бегут к Белому дому, в лицах — надежда. Уже совсем близко, вдруг подымаю глаза и вижу — в небе плавает стратостат, воздушный шарик, а к нему привязан гордый триколор, наш флаг.

Честное слово, я никогда не была ни сентиментальной ревой, ни патриоткой, но тут я опять плачу. От счастья. От гордости — вот глупость, если подумать, но я не думаю — за наш победивший флаг. Мы справились, мы выстояли, и флаг наш — цел и реет в небе.

Проболтавшись в счастливом забытьи по площади минут сорок и немного успокоившись, я иду к Кате, оттуда, созвонившись, еду к Ляле с Сашкой. Лилька уже у них. Все смотрят новости. В эфире вновь появились российские «Вести», и нам наконец показывают правду. Действительно, эти серые резиновые морды, ГКЧП, струсили, бросили все и бежали в Крым просить пощады у арестованного президента. А за ними погнались наши и арестовали их по дороге. Полный триумф демократии и свободы.

Телевизор стоит на кухне, мы громоздимся вокруг. Новости ошеломляют едва ли не больше, чем те, первые, с которых все началось. Когда ж это было? Боже, всего два дня назад! Ведь целая жизнь прошла.

Кстати, о жизни. Пора и о ней подумать, не все ж за свободу бороться. Я начинаю искать Севку. Выуживаю из сумки бумажку с телефонами, звоню по одному номеру, по другому, его нигде нет. Был и ушел. Наконец:

— Да, здесь, но вы знаете, он сейчас спит, он тут ночь не спал.

— Я знаю. Мы с ним вместе не спали.

— Ой, я сейчас, сейчас позову.

И в телефоне Севка, заспанный, но счастливый. Он уже, конечно, тоже в курсе, и мы начинаем обсуждать дальнейшие планы.

Все-таки нельзя быть до конца уверенными в том, что все кончилось. Счастье так велико, что разум не может его охватить, и остается место для сомнений. Уж очень не хочется обмануться в победе. Мы сейчас расслабимся, а они опять... И мы все вместе решаем снова — на всякий случай — пойти ночью к Белому дому. Еще надо. Кто знает, может, и понадобится, может, еще не все...

Но я кладу трубку, возвращаюсь в кухню, сажусь за стол (Ляля тем временем достала какую-то еду) и — чудо — уже могу есть. Оказывается, мы все можем. И едим. И еще как. Здоровенная сковорода картошки сметается в одну минуту, Ляля снова лезет в холодильник за кастрюлей позавчерашнего борща, до которого два дня ни у кого руки не доходили... И мы радостно исправляем упущение.

Потом мы собираемся. Но это совсем не те сборы, что были вчера. Мы спокойны и уверенны. В конце концов, мы, наверное, очень сильные, если смогли сломать — шутка ли — советскую власть. В это невозможно поверить. Кто-то вспоминает стишок:

Я проснулся в семь часов

Вне себя от счастья —

Нет резинки от трусов

И советской власти!

Разве мы могли когда-нибудь подумать, что эту частушку можно будет орать на улице вслух! И что все в ней будет правдой!

На площадь идет вся компания. Она понемногу увеличивается, прирастая по пути. Севку мы подбираем в метро на «Горьковской». Он, как всегда, опаздывает, уже пять минут, потом десять... Через четверть часа я начинаю бегать в поисках него по всей станции — вдруг мы плохо договорились, и он ждет меня где-нибудь не там?

Я замечаю его издалека, бегущего вдоль платформы, в старой распахнутой куртке, несусь навстречу, повисаю на шее. Он кружит меня, подняв в воздух, и явно рад мне так же, как я ему. Бывает же счастье в жизни!

Но на счастье, как всегда, уже нет времени, семеро не ждут одного, даже очень счастливого. Нам надо бежать дальше, по пути мы должны подобрать еще, как минимум, троих.

В конце концов нас набирается человек десять. Все мы так или иначе были там, все не струсили, выстояли. И победили! Все мы — одно. Мы орем песни на всю улицу и страшно жалеем, что не догадались взять гитару. Но и так хорошо. Уже всем ясно, что это победа, что ничего уже не отнимут, но мы тут, и это замечательно.

Мы проходим по всей площади, обходим Белый дом (а флаг все еще в небе, подсвеченный прожекторами), идем по набережной. Вокруг нас — ликующие толпы. Победа! Наша победа!

— Ребята, и что же теперь? Как мы теперь будем жить?

— Да так и будем. Обыкновенно. Победили — значит, будем любить друг друга еще две недели.

— А если бы нет?

— Тогда любили бы всю оставшуюся жизнь.

Может, мы и циники, может, это и правда, но до чего же мне сейчас хорошо! Вокруг друзья, рядом Севка, советской власти больше нет, теперь начнется такая чудесная жизнь! И потом — значит, можно будет никуда не уезжать?! Куда же можно ехать из своей страны, по-настоящему своей, за которую воевал и готов был умереть?

— Сев, как хорошо теперь все будет!

— Будет, малыш. Только придется очень много работать.

— Ну и хорошо!

— Очень много. Очень трудно. Потому что эта победа дорога, и ее важно не потерять.

Словом, прямо сказки Шварца наяву. Но это я сейчас ерничаю, а тогда все это было взаправду, мы словно только что родились заново, были чисты, доверчивы и наивны, как дети. И очень верили в свою победу. И были правы, по большому-то счету...

— Да, малыш, такое, конечно, только раз в жизни бывает. И не на каждую жизнь достается...

Мы едем к Севке домой на последнем поезде метро. Опять та же дорога, что и два дня назад, опять последний поезд, но до чего же все отличается. И люди кругом — их совсем немного, но все такие милые. Расцеловала бы всех! Но ладно уж, всех — мне, слава Богу, есть кого целовать на радостях.

И мы начинаем, как школьники, целоваться прямо в метро. И продолжаем всю дорогу — и на эскалаторе, и на улице, останавливаясь во всех лужах, и в подъезде...

А дома — о, радость — нам дали горячую воду! В награду за подвиг. И, честное слово, более уместной награды трудно вообразить.

Несмотря на Севкины крики и возражения, я наливаю себе полную ванну кипятка — заслужила — и плещусь там, как утка, целый час. А потом долго-долго сливаю воду по капельке. Севкин дом — старый, трубы гнилые, если открыть слив целиком, вся вода выльется прямо на пол и зальет соседей. Я точно знаю, потому что уже ухитрилась такое проделать, когда ночевала у Севки в первый раз. Я тогда вскочила утречком и, пока Севка спал, решила пожить красивой жизнью и принять ванну... Надо сказать, что аварийная побудка в полседьмого утра, совместное вычерпывание примерно ста литров горячей воды двумя крошечными гнилыми тряпками и бегство без завтрака от соседского гнева очень сплачивают и укрепляют последующие отношения. Даже если это и был курортный роман.