Книга Умереть в Париже. Избранное - Кодзиро Сэридзава

Каждый день одночасовая прогулка во второй половине дня была нашим единственным развлечением, но даже прекрасные склоны Фудзиямы нам в конце концов наскучили, и, привлечённые человеческой деятельностью, мы, случалось, как заворожённые подолгу простаивали перед кузницей. Питались мы тем же, что и монахи. Но не роптали и, сжав зубы, продолжали трудиться. Это произвело впечатление даже на настоятеля храма Бокууна, старшего ученика дзэнского наставника Мамия. Он похвалил нас, сказав, что из нас вышли бы великолепные дзэнские послушники. Приёмная мать Бокууна, старшая сестра генерала Ноги[58], приходившая из Насу, растроганно сравнивала наши занятия с тем, как в старину упражнялись в военном искусстве самураи. Она порой спускалась к старому тракту, покупала у крестьянских детей пойманных ими вьюнов и варила из них уху…

Обстоятельства жизни в храме Сэйрюдзи я изобразил в романе "Судьбоносные дни" в письмах главного героя Юкавы. Черпая из своих воспоминаний, я написал об атмосфере, царившей в горном храме. Более десяти лет я не бывал в тех местах, но, прочитав написанное, Кикути подтвердил, что мои наблюдения точны в малейших деталях, поэтому вряд ли есть смысл здесь вновь подробно описывать наше тогдашнее житьё-бытьё. Вот только почему Кикути терпел столь мучительные занятия? Ведь я легко сносил все лишения потому, что непрестанно думал о М. Будучи студентом экономического факультета, я практически не изучал в университете право. Изучить право в полном объёме, необходимом для экзаменов на чиновника, одному, без поддержки такого прекрасного помощника, как Кикути, было бы для меня практически невозможно, но если бы не М., я бы наверняка всё бросил на полпути. Конечно, у меня было стремление испытать свои силы, но без тайного желания своим успехом на экзамене прибавить себе весу в глазах М. я бы вряд ли дотянул до конца. Чтобы быть её достойным, я должен был добиться всего своим умом, без посторонней помощи. Взять всё, что шло на пользу моему умственному развитию.

Каждый вечер, кончив заниматься правом, под тёмной лампой — электричества не было — я делал записи в дневнике, мысленно обращаясь к М. Кикути часто подтрунивал, что, когда я пишу, моё лицо сияет от счастья, но, не получая от неё писем, я не решался возобновить переписку. Беспрестанно думая о ней, я получал заряд бодрости, чтобы изо дня в день продолжать непосильные труды.

В один из погожих августовских дней в храме Сэйрюдзи нас неожиданно посетили И. и госпожа Ю. Увидев меня исхудавшего, небритого, они, удивившись, стали допытываться, уж не болен ли я.

Но, увидев направлявшегося к главному храму Кикути, который выглядел не лучше, они рассмеялись, поняв, что болезнь тут ни при чём: "Да вы самые настоящие монахи-отшельники!" Они силком повели нас в Нумадзу, заявив, что не смогут смотреть на нас без сострадания, пока не накормят. Они устроили нам угощение из угря и уговаривали остаться в усадьбе, но мы в ту же ночь, прихватив конфет, вернулись в Сэйрюдзи. Так мы и не брились до тех пор, пока не пришло время покидать храм и возвращаться в столицу. Желая сохранить на память то, как мы тогда выглядели, Бокуун специально пригласил из города фотографа.

Прошли письменные и устные экзамены.

После устных экзаменов мы с Кикути отправились путешествовать в Идзу. Был сезон сбора урожая риса.

Первая наша остановка была у горы Идзу. Выехав в Атами, мы вспомнили, что забыли оставить в гостинице чаевые для горничной. Исходя из принципов права, мы решили, что чаевые — это "встречное предоставление" работе горничной. С улыбкой вспоминаю, как, выразив в письме сожаление по поводу того, что не оставили чаевые, мы из Атами отправили по почте денежный перевод в сумме одной йены на адрес горничной, обслуживавшей накануне десятый номер. Из Атами на корабле добрались до Ито. В Ито мы сели в дилижанс, отправлявшийся через горный перевал в монастырь Сюдзэндзи, заплатив всего по тридцать сэн с человека. Но как только мы миновали перевал, возница заявил:

— До этого места тридцать сэн, но так как, кроме вас, других пассажиров нет, могу подбросить вас дальше.

Мы собирались экономить дорожные расходы, но, чтобы не ударить лицом в грязь, вышли из экипажа.

Мы находились на подступах к деревне, готовящейся к сбору обильного урожая хурмы. Дилижанс остановился в тени гигантского камфорного дерева. Помню, меня поразила красота его зелёных веточек. Посадив одну старую бабку и протрубив в горн, дилижанс тронулся вниз по склону. Подождав, когда уляжется пыль, мы поплелись вслед за ним.

Спускаясь под гору, я признался другу, что принял решение навсегда забыть М., но странное дело — не мог при этом сдержать нахлынувших слёз!

В конце нашего путешествия несколько дней мы провели на вилле И. в Нумадзу. В день нашего возвращения в Токио вечерние выпуски газет опубликовали результаты экзаменов. И я, и Кикути прошли. Мы прочли об этом, сидя в поезде, и, поздравив друг друга, простились на станции Синагава. Когда я вернулся в свой флигель, И. ещё не спал, дожидаясь меня. Он достал старого вина, и мы отпраздновали мой успех. Я страстно желал позвонить М., но отказался от этой мысли.

Спустя несколько дней я отправился в здание кабинета министров получать свидетельство о сдаче экзаменов. Из моих лицейских однокашников, кроме Кикути, прошло ещё несколько человек. Все мои друзья были в возбуждении:

— Ну что, теперь можно выбрать занятие по своему вкусу и делать карьеру… Отныне будущее Японии в наших руках…

На обратном пути мы решили по случаю устроить где-нибудь пирушку. Со своей стороны, я не видел в прошедших экзаменах ничего особенного и не верил, что благодаря им государство возьмёт на себя заботы о моём будущем.

Вскоре встала проблема устройства на работу по окончании учёбы. Только и слышалось: "Неплохо было бы попасть в Банк Японии, или министерство финансов, или министерство сельского хозяйства…" Начались выпускные экзамены. Кое-кто уже готовился к вступлению в брак. Настали довольно-таки суматошные дни.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

1

Накануне окончания университета передо мной встала проблема устройства на службу. Из всех предоставлявшихся мне возможностей я должен был выбрать одну и тем самым определить всю последующую жизнь. Было от чего прийти в замешательство.

Я испытывал страстное желание посвятить свою жизнь литературному труду. Но не был уверен в своём литературном призвании. Хоть я и написал уже несколько произведений, но ни одно из них не было опубликовано, что не прибавляло мне уверенности. Усугублялось это присущей мне трусостью, заставлявшей меня сомневаться в моих литературных дарованиях. Разумеется, я взвешивал и другие возможности. Если не веришь в свой дар, не остаётся ничего другого, как выполнять предписанные обязанности.

Я стал размышлять, ради чего я учился, преодолевая такие большие трудности. Неужели, пользуясь поддержкой стольких людей, я окончил университет только для того, чтобы удовлетворять собственные прихоти?.. Вспомнился день, когда, уезжая из деревни, я мечтал стать человеком, приносящим пользу людям. Вновь вспомнился тот вечер, когда в маленьком зале храма мои сверстники устроили мне проводы, напутствуя: "Ты будешь нашим представителем!" Все они уже имели жён, обзавелись детьми и, словно бы осуществляя в обыденной жизни веру своих юных лет, стали рыбаками. А я, получив от них деньги на дорогу, прибыл в общежитие лицея. Учился, думая о том дне, когда покину школьные стены, не позволял душе пасть в объятия порока…