Книга Этот неподражаемый Дживс - Пэлем Грэнвил Вудхауз

– Ничего он не утратил, – сказал Юстас. – Расскажи ему, Клод, как все вышло.

– Значит, так, – сказал Клод, – в первое воскресенье, как мы приехали в Твинг, мы пошли в здешнюю церковь, и Хеппенстол произнес проповедь, которая не длилась и двадцати минут. А дело вот в чем. Стеглз не обратил внимания, да и сам преподобный сперва не заметил, но мы с Юстасом видели, как по пути на кафедру он выронил из папки с текстом проповеди несколько страниц. Потом он, конечно, обнаружил брешь, на секунду запнулся, но быстро нашелся и дочитал проповедь до конца. Вот почему у Стеглза сложилось впечатление, будто двадцать минут – это его предел. В следующее воскресенье мы прослушали Такера и Старки, оба разливались соловьем больше тридцати пяти минут, и Стеглз составил программу скачек в том виде, в каком ты ее видишь. Ты непременно должен участвовать, Берти. Беда в том, что я сейчас на мели, у Юстаса ни гроша за душой, и у Бинго в кармане пусто, поэтому тебе придется выступить в качестве спонсора нашего синдиката. И не надо, пожалуйста, корчить такую физиономию! Это же верное дело, осталось лишь нагнуться и подобрать наши денежки. Ладно, нам пора.

Подумай и к вечеру позвони мне. И если ты нас подведешь, Берти, мое кузенское проклятие да падет… Идем, Клод.

Чем дольше я размышлял, тем больше мне эта затея нравилась.

– Ну как, не соблазнились, Дживс? – спросил я.

Дживс ласково улыбнулся и выплыл из комнаты.

– Дживс напрочь лишен спортивного азарта, – заключил Бинго.

– Зато я не лишен. И готов участвовать. Клод прав – деньги, можно сказать, сами плывут в руки.

– Вот и молодец! – воскликнул Бинго. – Теперь и для меня забрезжил свет в конце тоннеля. Скажем, я ставлю десятку на Хеппенстола и выигрываю. Тогда я смогу поставить через две недели на Белую Стрелу в двухчасовом забеге в Гатвике. Получаю выигрыш и ставлю все на Выхухоль в забеге час тридцать в Льюисе. Выигрываю кругленькую сумму, с которой отправляюсь десятого сентября в Александра-Парк, где мне обещали шепнуть на ухо стопроцентный верняк.

Это напоминало «Быстрый и надежный способ заработать миллион фунтов».

– А уж тогда, – продолжал Бинго, – я могу смело идти к дяде. Ведь он большой сноб и, когда узнает, что я беру в жены графскую дочь…

– Послушай, старик, – не выдержал я, – тебе не кажется, что ты несколько опережаешь события?

– Нет, отчего же. Конечно, окончательно еще ничего не решено, но она призналась, что я ей нравлюсь.

– Что?!

– Она сказала, что ее привлекают самостоятельные, мужественные, красивые мужчины, при этом спортивные, деятельные, обладающие сильным характером и честолюбием.

– Ради всего святого, проваливай, – сказал я. – Дай мне спокойно доесть яичницу.

Встав с постели, я сразу же поскакал к телефону и велел Юстасу прервать на время свои штудии и срочно поставить на твингского рысака – по десятке за каждого члена синдиката. После обеда Юстас позвонил мне и доложил, что сделал все, как я сказал, причем по более выгодной ставке – семь к одному: расценки повысились по причине слухов из хорошо осведомленных кругов, что преподобный подвержен сенной лихорадке и сильно рискует, совершая утренние прогулки по цветущему лугу. В воскресенье утром я убедился, что мы на верном пути: старина Хеппенстол закусил удила и выдал на-гора тридцатишестиминутный монолог «О вреде суеверий». Во время проповеди я сидел рядом со Стеглзом и заметил, что он побледнел. Стеглз был недомерок с крысиной мордочкой и бегающими глазками, весьма недоверчивый тип. Не успели мы выйти из церкви, как Стеглз официально заявил, что впредь ставки на преподобного Хеппенстола будут приниматься из расчета пятнадцать к восьми, и с раздражением добавил, что не мешало бы обратить внимание «Жокей-клуба»[22]на такой подозрительный разброс в результатах, хотя теперь, конечно, уже ничего не докажешь. Такая грабительская ставка мгновенно охладила пыл игроков – ясно было, что большие денежки нам тут не светят. Наступило затишье, но во вторник после обеда, когда я прогуливался перед домом с сигаретой, к крыльцу подкатили на велосипедах Клод и Юстас, и я сразу понял: им не терпится сообщить важные новости.

– Берти, мы должны действовать, – взволнованно выпалил Клод. – Надо что-то придумать, иначе мы влипли!

– А что случилось?

– Не что, а кто: Г. Хейворд, – мрачно сказал Юстас. – Участник из Нижнего Бингли.

– Мы его с самого начала не принимали в расчет, – сказал Клод. – Проглядели его. Вот всегда так. Стеглз его проглядел. Мы все его проглядели. А сегодня утром проезжаем мы с Юстасом через Нижний Бингли и видим: в церкви венчание. Надо, думаем, зайти проверить, в какой Г. Хейворд форме, вдруг это темная лошадка.

– Слава богу, что мы там оказались, – сказал Юстас. – Он толкнул речь на двадцать шесть минут – Клод засек по своему хронометру. И это на деревенской свадьбе! Представляешь, что будет, когда он развернется по-настоящему?

– У нас только один выход, Берти, – сказал Клод. – Ты должен выделить дополнительные средства, нам нужно подстраховаться и поставить на Хейворда.

– Но…

– Это наш последний шанс.

– Мы столько поставили на Хеппенстола – а теперь все псу под хвост!

– Но что же делать? Ты же не станешь утверждать, что наш преподобный в состоянии выиграть у Хейворда при такой форе?

– Вот оно, нашел! – воскликнул я.

– Что ты нашел?

– Я понял, как обеспечить выигрыш фавориту. Сегодня же загляну к Хеппенстолу и попрошу в качестве личного одолжения прочесть в воскресенье его коронную – «О любви к ближнему».

Клод и Юстас посмотрели друг на друга, как те парни в стихотворении, – «в немом оцепенении»[23].

– Послушай, а ведь это выход! – сказал Клод.

– Причем гениальный выход, – сказал Юстас. – Кто бы мог подумать, Берти, что ты на такое способен.

– И все же… – сказал Клод. – Допустим, эта проповедь и вправду нечто, но четыре минуты форы…

– Ничего страшного, – возразил я. – Я сказал, что проповедь на сорок пять минут, но я ошибся. Теперь я вспомнил, что никак не меньше пятидесяти.

– Тогда действуй! – сказал Клод.

Вечером я все уладил. Старик Хеппенстол с радостью согласился. Он был польщен и тронут тем, что я до сих пор помню его проповедь. Признался, что ему давно хочется снова ее прочесть, но он опасается, не длинновата ли она для сельской паствы.

– В наше суетное время, мой дорогой Вустер, – сказал он, – даже деревенские прихожане, которые не столь сильно заражены извечной спешкой, как столичные жители, – даже они предпочитают проповеди покороче. Мы частенько спорим с моим племянником Бейтсом – к нему скоро перейдет приход моего давнего друга Спеттигью в Грэндлбай-де-Хилл. Он считает, что в наш век проповеди нужно писать в форме яркого, краткого и доходчивого обращения к пастве, минут на десять-двенадцать, не более.