Книга Повести Сандры Ливайн и другие рассказы - Александр Кабаков

Отказавшись от его услуг и миновав заметно удрученного профессиональной неудачей харт-брейкера, я вошла в лифт – естественно, «для пассажиров первого класса и апартаментов». Мне показалось, что лифт ехал минут десять, а когда двери его снова раскрылись, я увидела прежде всего стеклянный потолок уже третьего гигантского зала. До потолка было примерно пять этажей высоты. За потолком были небо и солнце – то и другое слегка смягченное тонированным стеклом. Вокруг стояли те же пальмы, которые я с удовольствием оставила в Майами. Вдаль по коридорам – точнее, по довольно широким улицам – уходили ряды дорогих магазинов. Все это вместе, судя по надписи в лифте, называлось «Главный зал». Девушка в шевронах и аксельбантах – я готова была признать ее сестрой красавчика Джо, такой же одуряющий запах, только D&G , и нос примерно на три размера больше, чем первоначально задуманный для этого лица, – сидела за стойкой ресепшен. Она с сомнением осмотрела меня и мой билет, но все же дала мне ключ от моего жилья и объяснила, каким лифтом и по какому коридору мне добираться до места.

Дорога – с поисками – заняла не меньше получаса. За это время я обнаружила пустой театральный зал мест на шестьсот, закрытое по дневному времени казино величиной с не самое маленькое в Вегасе и гигантский буфет, работавший вовсю, снабжая пролетариев (некоторые из них еще возили за собой чемоданы, так и не добравшись до кают) пиццами и чизбургерами. Их дети уже визжали в огромном джакузи, напоминавшем кипящую суповую кастрюлю. Я поняла, что большую часть своего пребывания в этом чистилище из полированного алюминия, матового стекла и мягкого пластика я проведу там, где никого из таких людей наверняка не будет, то есть в своей каюте и ресторане первого класса.

* * *

День начинается с того, что мимо моего окна проносятся лошади.

Я нажимаю кнопку у изголовья моей кровати – самой широкой, на какой я спала за всю жизнь. Ее вторая половина уже пуста, и лишь неистребимый запах напоминает о том, что еще полчаса назад здесь было тесно, просто некуда деваться… Жалюзи в квадратном окне поворачиваются, в мою спальню врывается бешеный свет тропического солнца. Примерно каждые три минуты конский топот нарастает, и над нижней кромкой окна проносится потная багровая лысина. Потом галоп понемногу стихает, затем нарастает снова, лысина мелькает… Вокруг верхней надстройки проложена дорожка для сумасшедших, на которой они предаются своему безумию обязательного бега в любых условиях. Думаю, что они бегали бы и после смерти, если бы кладбища были оборудованы специальными дорожками для джоггинга – воздух там чистый, одно удовольствие сделать кругов двадцать…

В ванной меня преследует тот же запах. К счастью, никаких других следов ночной гость не оставил, я терпеть не могу сбритую щетину в мыльной пене на дне раковины.

Вы, конечно, упрекнете меня в непоследовательности – и будете правы. Я действительно не люблю надушенных красавцев, да еще южан с томным взглядом и буйным темпераментом, да еще в попугайской одежде, да еще щелкающих каблуками, прикладывая два пальца к козырьку. Я провела всю жизнь среди мужчин в деловых костюмах, среди мужчин, пользующихся парфюмерией, которая почти не имеет запаха, среди мужчин с незапоминающейся внешностью и минимумом растительности на лице – а иногда и на голове. Я давно установила закономерность: пышность прически и бороды обратно пропорциональна банковскому счету и уму, исключений мало, и они, как обычно, подтверждают правило.

Да, я непоследовательна. Аксельбанты царапают кожу там, где она нежней всего, от запаха одеколона меня тошнит, а короткая кудрявая бородка вносит путаницу, иногда забываешь, что именно сейчас делает твой рот… Все так.

Но на кой черт вообще нужно было бы это занятие, если бы мы всегда следовали своим гребаным правилам и привычкам?! А?

Вот. И я нисколько не жалею о том, что этот Ставракис – к концу второй ночи я все же запомнила его фамилию – уже почти неделю занимает половину необозримой постели.

Проведя в ванной всего минут сорок, я выхожу, кое-как приготовившись к завтраку – чтобы привести себя в порядок по-настоящему, у меня еще будет час-другой днем.

По дороге в ресторан я обнаруживаю, что мы опять никуда не плывем, а сквозь стеклянные стены ресторанной палубы виден очередной остров, прислонившийся к нам где-то внизу.

Расписание приключений строгое.

Утром мы пристаем к какому-нибудь островку Восточных Карибов (или Западных Багамов, черт их знает), и после завтрака все отправляются в экспедицию по диким местам. Места эти ощущаются и выглядят следующим образом: температура под сотню градусов; липкая влажность и запах точь-в-точь такие, как те, что я смыла с себя после ночи, – сперма и одеколон; фанерный дворец губернатора с гипсовыми колоннами – и перед ним полицейский в черном шерстяном мундире, без единой капли пота на торжественном лице цвета сливы; две улицы вдоль линии берега, застроенные картонными магазинами duty-free ; и то, что продается в этих магазинах, – дешевое золото, шали-парео, сделанные на Тайване, отвратительный джин, прекрасный ром и бесчисленные акульи зубы – чтобы носить на шее. Несчастные акулы! А ведь они могли бы носить как амулеты зубы беспечных купальщиков… Но для этого они недостаточно жестоки.

Все острова абсолютно одинаковы, самое сильное впечатление – вид на наш корабль с берега. Это восставшее из океана чудовище в несколько раз больше всей островной столицы, оно заслоняет небо и солнце, оно нависает над двумя улицами, как монстр из фильма о нашествии космических захватчиков. Смотреть на него со стороны еще не проглоченного островка невыносимо страшно. Очень разумно, что пассажиров сначала запускают в обычный пакгауз – если бы они сразу увидели корабль снаружи, многие не захотели бы идти внутрь. Один парень по имени Иона был первым, кто отправился в круиз в брюхе такого чудовища. Впрочем, оно было поменьше, и, кажется, в его программе не было утренних стоянок у островов duty-free …

* * *

В ресторане первого класса столы сервированы восемью приборами тяжелого серебра и гербовым фарфором, но почти все места всегда свободны. На дверях трепещет чуть косо приклеенная записка – твердым почерком человека, привыкшего в любых условиях разборчиво заполнять важные документы, капитан адресовался к господам пассажирам с личной просьбой не входить в ресторанный зал в шортах и купальных костюмах. Поэтому мои соотечественники, свято чтущие Декларацию прав человека, не ходят в ресторан вообще – в шортах и бикини демократической толпой с бумажными тарелками и пластиковыми стаканами в руках они слоняются по верхней, открытой буфетной палубе, на которой я мгновенно задыхаюсь от океанских банных испарений и запаха общей кухни. Там пассажиры приличного второго класса, совершенно на равных с пассажирами экономического и даже туристического, круглосуточно наслаждаются обгорелой пиццей, гамбургерами, изливающими кетчуп на все ближние предметы, колой со льдом и прочей мерзостью, которая у нас заменяет еду. Классовый мир, заключенный в области fast food , убедительно доказывает: мы – одна нация.

Что касается стариков, курящих стодолларовые сигары, и старух, сверкающих, как рождественские деревья, то они, видимо, заказывают еду в свои четырехкомнатные люксы.