Книга Дэмономания - Джон Краули

Вся кающаяся братия, принимавшая участие в процессии, была одета в грубые домотканые рясы; капюшон закрывал голову полностью, свисая впереди, как слоновий хобот, лишь для глаз прорезаны две дыры; у каждой группы — своя эмблема, свой цвет и своя роль. Одни, обнаженные по пояс, несли хлысты для самобичевания. У иеронимитов такие вот камни. Бруно чувствовал каждый удар, словно били его. У иных сквозь одежду уже сочилась кровь, они пошатывались. Но музыка звучала томительно и нежно, на миксолидийский лад{92}, печально и с надеждой, как заблудившееся дитя. In Paradisum deducant te Angeli.[15]{93}

«Среди них герцог де Жуайез{94} — только кто их разберет, который».

Когда Бруно впервые приехал в Париж, король со своими миловидными mignons[16]праздновал женитьбу герцога де Жуайеза; в ночных мистериях они одевались нимфами и сатирами, сражались с Эросом, обуздывали и приручали его, и все это под звуки совсем иной музыки. Милые, беззаботные и сластолюбивые мальчики и мальчикодевочки думали, что своими обрядами и песнями пленят Любовь, себе в угождение, а если нет, то смогут отказать Богу Любви и обойтись без него. Но хотя король и мог чуждаться женской любви, не было человека более запутавшегося, чем Генрих, в сетях собственных страстей, которые суть Любовь, и страхов, которые также Любовь — только ее оборотное, иное обличье.

Однажды Бруно сказал это королю. Любовь есть магия; магия есть любовь.{95} Любовь любовника пассивна, она заключает в оковы; активная же любовь мага есть сила воображения, знание, которым он пленяет, сам не будучи пленен.

Великий маг понимает, чего жаждут другие, и проецирует образ удовлетворения; чужим голодом он прирастает. Ибо пленяют образы — все равно, входят ли их физические знаки через глаза и уши или создаются воображением пленителя, волшебника, мастера уз. Толпы легче пленить, чем людей отдельных, говорил он королю, ибо все подвержены самым простым узам. А из всех уз души сильнейшая есть Эрос, vinculum summum præcipuum et generalissimum: высшие, превосходнейшие и всеобщие узы.

Кого можно пленить? Всех: дэмонов, богов и людей; никто не защищен от владычества Любви. Легче пленить тех, кто обладает меньшим знанием: их души открыты и доступны впечатлениям, которые создает оператор: надежде, состраданию, страху; любви, ненависти, негодованию; презрению к жизни, к смерти, к риску. Словно открытые окна, которые у других всегда закрыты.

Король выслушал (разламывая куриное крылышко и скармливая мясо крошечной собачке, которую держал, как младенца), подумал и послал Бруно в Англию, исполнить то, что окажется под силу.

Но это тогда. Теперь он оставил Магию и обратился, очевидно, к одной лишь Религии.

«Кто это несет свою голову на блюде?»

«А то не ясно — святой Иоанн Креститель».

«А за ним идет его орден?»

«Confrérie des Pénitents Noirs de Saint-Jean Décollé.[17]Моли Бога, чтобы тебе не пришлось иметь с ними дела».

Монахи Братства усекновения главы Иоанна Крестителя, все в черном, посвятили себя служению приговоренным преступникам, в особенности еретикам, души которых еще можно спасти в последний миг. Их появление в камере означало, что пришла пора следовать в недолгой процессии. В последний путь.

«А вот кающаяся братия самого короля».

Явились братья в белых одеяниях, шатаясь под тяжестью огромных крестов, а может, постыдных грехов. Личная королевская Confrériedes Pénitents del'Annonciation de Notre-Dame.[18]Распознать, кто есть кто в толпе едва волочивших ноги, стонущих, бьющих себя в грудь людей, было невозможно, но соседи Бруно узнали в одном из них кардинала де Гиза, в другом — его брата герцога Майенского{96}, великих магнатов Католической Лиги.{97} Ничем не выделяясь среди прочих, шел там и сам король.

Так вот, для успешного исполнения любого магического воздействия необходимы две вещи, и религиозная магия — не исключение. (Бруно и это говорил королю, и король велел секретарю составить памятную записку.) Во-первых, нужна Вера, которая, подобно Любви, бывает двух видов, активная и пассивная. Агент должен верить, что процесс пойдет, а пациент должен верить агенту.

И во-вторых, важное дополнение: оператор не должен привязываться к процессам собственного воображения, путаться в собственных сетях. Другими словами, не должен нацеливать магию на себя. Но похоже, король именно так и поступил.

Rex Christianissimus.[19]Сложив руки на груди, Бруно покачал головой, и не он один в толпе. Король отказался от всех внушающих страх и управляющих любовью сил, которые мог излучать, отверг мощные образы королевского Величия, лучистой Судьбы, Сановности человеческой, божественного Благоволения, мудрого Правления. Его не сопровождали, как следовало бы, надлежащим образом построенные аллегории его Гения, его необычайной Щедрости, его Неколебимости, а также правильно выбранные боги и богини, герои и добродетели, несущие в нужном порядке верные символы. Он не вызвал зеленую Венеру усмирить и ошеломить красного Марса, которого пробудили его враги; он не смог рассеять горести своего народа величественной улыбкой Юпитера. Вместо этого — вот он, один средь многих, неузнаваемый в мантии из белой шерсти, запятнанной у колен (он где-то по пути споткнулся, неся тяжелый крест, точно как Иисус, а может, Бруно принял за него совсем другого), — что ж: смирением он мог склонить на свою сторону Бога, но не подданных. Да, точно он: Бруно опознал короля по свободно исходящей от него беспокойной энергии, Всеобщей Любви, — а тем временем превосходившие его маги в овечьих шкурах толпились вокруг и искоса бросали на него волчьи взгляды: нас не обманешь.

«Война, — сказал дон Бернардино ди Мендоса. — Война между Церковью и ее врагами. Та же борьба, что ныне идет на небесах и в бездне между благими и падшими ангелами. Война, которая может продлиться до конца света, но оказаться весьма недолгой».

Джордано Бруно знал дона Бернардино, еще когда тот был испанским послом в Англии; де Мендосу изгнали оттуда за подстрекательство к католическому мятежу. Это он платил де Гизу испанский пенсион и финансировал Католическую лигу. Бруно обратился к нему, поскольку решил, что для работы в католическом Париже нужно вернуться в лоно Церкви, а испанец мог этому помочь; Бруно даже прищелкнул пальцами и воскликнул: «Sisi!»,[20]вспомнив полезное, хотя и шапочное знакомство с великим человеком. Возможно, Боги качали головами, глядя, как он сидит перед Мендосой в его доме: изумленные (иногда и человек удивляет Богов) тем, как существо, созданное из их же звездной материи, может вмещать столько противоречий, невинной хитрости, дальнозоркого невежества, глупой мудрости.