Книга Принц воров - Валерий Горшков

Будут родственники сотрудников болтать (если найдутся таковые), рот зашить не долго. Статью 58 еще никто не отменял. А для окружающих «Аналитическое управление» не в диковинку, поскольку анализировать действительно было что. Город чуть не вымер от голодухи.

Для мнительных же граждан, подозрительных и чрезвычайно участливых, особенно тех, кто не разбирается в структуре войсковых подразделений, любой человек с погонами является… Он является легавым, как ни крути. И разницы для такого гражданина, кто придет арестовывать соседа — танкист или НКВД, — никакой. Главное — вовремя сообщить.

За текущий год, пока ленинградцы толком еще не привыкли к новому учреждению, жалобщики валили в охраняемое фойе бесконечной чередой. Специально для «работы» с такими активистами Шелестовым были даже выделены два офицера, которые время от времени отшивали стукачей, если их сведения не представляли для команды Шелестова интерес.

Что же располагалось под крышей этого здания, какие вопросы решались и какие задачи ставились, не было доступно никому. И, скорее всего, многие бы ахнули, если бы узнали, чем занимаются эти «тыловые крысы», не носившие на кителях орденских планок, а потому, видимо, не воевавшие. На самом деле невоевавших было ничтожно мало. Через горнило Великой Отечественной прошло четыре пятых штата. Пятая же часть была самой важной, самой работоспособной и представляющей для Кремля наибольший интерес, поскольку в лицо их никто не видел ни на фронте, ни в тылу, и увидеть их в ближайшее время в этом здании было вряд ли возможным, поскольку они не находились ни в здании, ни в Ленинграде, ни в стране.

В здание на Невском заходили интеллигентные на вид офицеры, странные люди в гражданском, красивые женщины, одетые по последней моде, в платьях с рюшами по подолу и вздернутыми плечами по примеру нарядов Марики Рок из «Женщины моей мечты», подъезжали машины различных марок и годов выпуска, и понять, чем все эти люди занимаются, окружающим было решительно невозможно.

Поэтому, когда в кабинет полковника сначала постучал, а после и вошел майор Гранский, один из тех, кто организовывал работу по переориентации жалобщиков, Шелестов не удивился. Не вызвало у него изумления и сообщение майора о том, что с начальником «Аналитического управления» ищет встречи «очень подозрительный на вид старик».

— Подозрительных на вид людей, майор, не существует, — бросил Шелестов, не отрываясь от бумаги, на которой что-то писал. — Есть люди с подозрительными намерениями в голове, но увидеть их невозможно, пока не пообщаешься с этими людьми. Я знаю десятки людей, увидев которых сразу хочется достать оружие. Но всю жизнь они посвятили делу служения своей стране. А есть люди с такой миловидной улыбкой и располагающей внешностью, что трудно поверить в то, что они вырезали несколько деревень… Что там, очередная дурь с выкрученной в подъезде врагами народа лампочкой?

— Это хозяин ломбарда, Козинштейн Яков Семенович. Он пришел пять минут назад и принес купюру в десять рублей. Но сначала позвонил и, убедившись в том, что «Шелестов здесь работает», явился лично.

— Пожертвование в фонд «Аналитического управления»?

— Вряд ли. Скорее, наоборот, вымогательство. — Распахнув папку с золотым тиснением «На подпись», Гранский осторожно вынул из нее банкноту и положил на стол перед Шелестовым.

Полковник некоторое время смотрел на нее, не различая текста, потом нехотя вынул из кармана замшевый чехольчик, из него — очки и только после этого подтянул купюру к себе.

Вряд ли от Гранского ускользнула та бледность, которой покрылось лицо Шелестова после прочтения текста, написанного на купюре химическим карандашом. А быть может, он и не заметил этого, или если и заметил, то не придал особого значения. В последнее время Шелестов не выходил из здания по нескольку дней, и объяснить прозрачность кожи начальника было нетрудно.

— Из кассы возьмешь сто рублей, отдашь старику, и пусть он обязательно напишет расписку: «Принято от Шелестова, замначальника ГВРУ по СЗО». Конфидента не выпускать, отработать на все контакты за последний год, особенно на предмет обстоятельств, при которых он получил эту купюру, — сказал Шелестов, сняв очки и прикусив их дужку. — На желание граждан контактировать мы должны отзываться решительной теплотой. Лампочки, они, знаешь, с разными целями выкручиваются. Может, банальная кража, а быть может, действия резидента вражеской разведки по организации тайника. Я прав, Гранский?

Приняв вопрос за риторический, майор промолчал.

— Я же вопрос задал, майор…

— Так точно, товарищ полковник! — словно отходя ото сна, переполошился майор. — Тут нужно все предусмотреть, если вы это имеете в виду…

— Я только это и имею в виду. Кстати, ты не знаешь, кто такой Стерх?

— Впервые слышу. Был у нас на границе с Румынией один лейтенант… но у того фамилия вроде Стерхов была.

— Покопайся-ка ты в своих архивах, Гранский. Сегодня он Стерхов, завтра Стерх, а послезавтра Стерханидзе…

Оставшись один, Шелестов некоторое время бродил по кабинету, и заметь его сейчас кто-либо из подчиненных, то непременно решил бы, что начальник умирает от скуки.

Вот так и происходит вербовка на первый взгляд ненужных, а на самом деле весьма информированных людей. Старичок сейчас черкнет от радости, получив сотню «от замначальника ГВРУ по СЗО» (херь какая-то по типу «Ленинградвторчерметсбыт»), и забудет. А через месяц-другой ему напомнят о давнем знакомстве. Человек, поняв, с кем связался, конечно, отказывается, о знакомстве не помнит, юлит и всячески изображает то болезнь печени, то слабоумие, то признаки оспы. Ходить под разведкой охотников среди хозяев ломбардов обычно не находится, но, когда тебе показывают расписку, в которой ты собственноручно подтверждаешь факт не только давнишнего знакомства с заместителем начальника главного военного разведывательного управления по странам Западной Европы, но и факт товарно-денежных отношений с ним, оспа обычно излечивается быстро. Стоит только сбытчикам краденого узнать, кто управляет ломбардом, куда те сносят «свак», ломбард хиреет и, как правило, самоуничтожается. Хозяин же сразу после этого как-то глупо попадается на скупке «свака» у посторонних лиц, оказывается в НКВД и на старости лет едет дробить гравий под Салехард на полный пансион.

Но старик сейчас — дело шестнадцатое.

Первый же вопрос на повестке дня — что это было?

Слава Корсак? Это первое, что приходит в голову, ибо трость-то дарил ему Шелестов, и знать о ней еще вряд ли кто может. Капитан Корнеев не относится к тем, кто, оглушив кувшин браги, выбегают на улицу и начинают махать шашкой, то бишь обнаженным лезвием трости. Лезвие из ножен у таких людей, как Корнеев, вынимается, как правило, раз в год, по великой надобности и без свидетелей, а если свидетели и есть, то таковые свидетелями являться уже не могут, поскольку трость вынималась из ножен и по их душу.

Окажись Шелестов просто полковником, он уже сейчас вскочил бы в машину и дал приказ трогать. До Лебяжьей канавки, если разобраться, не так уж далеко. Но Шелестов был полковником военной разведки, и то, как сворачивали себе шею многие, садясь вот так в машину и прося водителя трогать, ему было известно не понаслышке.