Книга Пустырь Евразия - Сергей Лавров

С этими словами он направился было к ближайшей дворовой постройке.

— Назад! — остановил его Монумент.— Уходим отсюда на улицу, все!

— Почему? — удивился Авенир.

— На этот раз у меня предчувствия! Хочешь попробовать открыть еще одну дверь в этом гостеприимном хозяйстве? Пока все не осмотрят саперы — никаких телодвижений!

— Он прав,— кивнул Отец Никон.— Нам лучше выйти. К тому же вон какие-то люди лезут во двор. Соседи, наверное.

Они вышли за калитку. Грешников грубо прогнал зевак, вызвал подмогу и саперов. Николай Николаевич попросил соблюдать конфиденциальность и поспешно удалился с разрешения оперативника. Настроение его, впрочем, как и костюм, было безнадежно испорчено. Монумент тоже не источал оптимизма, умывая лицо у поселковой колонки.

— Два следа обрубили! Они рубят хвосты, твои вьеты!

— Может, осмотр подворья что-нибудь даст?

— Может, и даст, только не по нашему делу! Если установят, что Низовцева взорвали бомбой из этого милого домика, уже будет удачей. Остальной материал растащат другие, по своим делам… Невезучий я какой-то!

Авенир Можаев вздохнул и решился.

— Дай мне одно обещание,— сказал он раздосадованному оперу, присевшему на скамейку у калитки.

— Какое?

— Обещай ни о чем меня не расспрашивать. Обещаешь? Хорошо. Когда приедут твои коллеги, мы поедем и арестуем Трофима и главного убийцу. Я знаю, где они прячутся.

— Знаешь?! — вскричал Монумент.— А что же ты молчишь все утро?! Отвечай!

Но Авенир насупился, скрестил руки на груди, прикрыл голубые глаза и хранил мрачное молчание. А что еще оставалось ему делать?

III

Они мчались по проспектам города в машине оперативника, не глядя друг на друга. Опер дулся на Авенира, а Можаев смаковал горький вкус исполненного долга. Истязать себя исполнением долга — это очень по-русски. Возможно, и у других народов присутствует этот способ самовозвеличения, но наши страстотерпцы довели его до совершенства.

Подлетели к знакомому троллейбусному кольцу.

— Куда? — буркнул Монумент, не поворачивая головы.

Авенир ткнул пальцем в дома.

— Если не возьмем их — дружбе конец,— сурово предупредил Грешников.

Ему, очевидно, незнакомы были утонченные страдания двурушника.

Они подкатили к подъезду и сразу побежали наверх по старым крутым лестничным маршам. В стандартном лестничном пролете девять ступенек. Там было по двенадцать. Грешников, подстегиваемый мыслью о завтрашней оперативке, несся вперед, точно фуникулер. Авенир, задыхаясь, еще взбирался на последнюю площадку, а Грешников уже трезвонил в дверь. Ему не открыли. Он позвонил снова, прислушался, отбежал назад, железным штангистским задом сбив с ног Авенира, и с разбегу протаранил дверь плечом.

Его начальник явно был талантливым администратором. Так завести подчиненного — это надо уметь. Замок выдержал, но дверь треснула наискосок и сорвалась с верхней петли. Жестяной номерок, брякнув, отлетел.

— Уходят в окно! — крикнул Монумент, добивая дверь ногой.

Они ворвались в квартиру, не имея на то соответствующего разрешения. «В ходе преследования», как впоследствии объяснит начальству Монумент с подачи Авенира. На их счастье, Трофим и Чен плохо знали свои права. Они действительно выбрались через балкон на крышу, благо конструкция старого дома, выстроенного ступеньками, позволяла это сделать, и теперь бежали, оскальзываясь и перепрыгивая через растяжки антенн, к дальнему углу. Трофим на ходу застегивал пеструю гавайку. Чен был голый по пояс. Видно, Айни не успела починить его рубаху. На смуглой спине его между мускулистыми лопатками бугрилось коростой подсохшее пятно сорванной кожи.

Монумент отчаянно замычал:

— Опять по крышам! Я простой опер, а не супермен! Я высоты боюсь! А-а-а!..

С отчаянным воплем он схватился за перила балкона, перебрался наружу и замер, не решаясь сделать небольшой шаг на близкий край крыши под ним.

— Вниз не смотри! — крикнул ему Авенир сочувственно.

— Да я знаю! — заорал Грешников, судорожно вцепившись в перила.— Мне один черт куда смотреть!

— Давай, давай! — торопил его сзади Авенир, подстегиваемый азартом погони.— Завтра будет что шефу рассказать!

При упоминании о начальстве опер взвыл, качнулся вперед и коротенькой ножкой достал до края крыши. Ухватился рукой за угол — и через миг торжествующе топал ногами по грохочущей жести. Можаев легко последовал за ним.

— Не могу, понимаешь? — утирал Монумент холодный пот со лба.— Дух захватывает, голова кружится, хоть убей! Сколько ни тренировался — ни черта не помогло!

Погоня возобновилась, но ненадолго. Вьет, очевидно, хорошо знал эти места. Трофим неотступно следовал за ним. Они бежали вокруг двора по периметру дома, то спускаясь, то поднимаясь по лестницам, повторяя рельеф крыш. В одном месте угол дома почти смыкался с соседним. Расстояние было не более трех метров. Чен, не задумываясь, перемахнул пропасть, ловко приземлился и продолжил бег как ни в чем не бывало. Трофим остановился на секунду, оглянулся. Свирепая от пережитого страха физиономия приближавшегося Грешникова придала ему решимости. «Яппи» разбежался и легко перескочил на другую крышу.

Монумент отчаянно стиснул кулаки, побежал изо всех сил вперед, набирая скорость. Какой-то миг Авениру казалось, что опер преодолеет страх и прыгнет, но, не добежав метров пять, Грешников развернулся и, мотая квадратной головой, отбежал подальше от края.

— Не могу, не могу! — в отчаянии крикнул он, ударив себя кулаком по бедру.

Перспектива предстоящего совещания и служебного нагоняя не помогла ему в этот раз. Он выхватил пистолет, прицелился и выстрелил. Руки у него тряслись от беготни и пережитого волнения. Беглецы, невредимые, удалялись, проверяя одно за другим слуховые окна. Очевидно, они намеревались теперь спуститься и исчезнуть.

— Дай пистолет! — крикнул Можаев, чувствуя прилив отчаянной храбрости.

Монумент, округлив глаза, протянул оружие напарнику. Он начал было отговаривать приятеля, но Авенир не слушал. Звездный час его настал. Отойдя подальше, он помчался к краю крыши, неловко выкидывая в стороны огромные ступни, косолапя и раскачиваясь. Покатый участок крыши, с которого уже невозможно было вернуться, неумолимо приближался. Авенир представил, будто берет разбег в прыжковой яме университетского стадиона, призвал на помощь память и воображение, вихрем промчался остаток пути и прыгнул, смешно болтая руками и ногами в пустоте.

Полет продолжался одно мгновение. Один удар сердца — и Авенир грохнулся на четвереньки на вожделенной твердой поверхности, прогретой солнцем и загаженной голубями. Он при этом ушиб колено и локоть и выронил пистолет, который тут же заскользил вниз, да так быстро, что Можаеву пришлось кинуться плашмя на живот, чтобы поймать его у самого края. В этот миг он с удивлением услыхал, как кто-то громко поет басом: