Книга Девочка и мертвецы - Владимир Данихнов

— И кроме одной стихотворной строчки мертвецы раньше ничего не знали; пару слов только, может.

— Ну, это и сейчас так, — заявил дядь Вася.

Ионыч хотел возразить, но снова вспомнил о Феде и буркнул со злостью:

— Наверно, ты прав, дядь Вася.

— Мил человек, знал бы ты, сколько я на своем веку повидал! — самодовольно заявил дядь Вася. — Я всегда прав оказываюсь.

Ионыч едва не пришиб его от злости, но сдержался: заметят еще.

Похоронная процессия взмахнула на прощание хвостом, который состоял из молодых хлопцев, тащивших авоськи с поминальной водкой, свернула за угол и угрюмо поползла дальше на восток, к крестам да могилкам.

— Пошли, Ионыч, — сказал дядь Вася, нахлобучивая шапку на голову.

Рыбнев, который наблюдал за Ионычем, прислонившись к будочке, дождался, когда друзья скроются за поворотом, топнул сапогом и зычно позвал:

— Почтенный Ляпка!

Из будки показался старик-охранник в бушлате.

— Да, товарищ майор?

— Чего это ты бушлат на себя напялил? — удивился Рыбнев.

Дед Ляпка пожал плечами:

— Для солидности. В ходе утреннего эксперимента выяснилось, что заячья шуба оказывает на нарушителей спокойствия меньшее психологическое воздействие, чем бушлат. — И старик приосанился, гордый сказанной сложносочиненной фразой.

Рыбнев засмеялся:

— Не так ты прост, Ляпка, как стараешься показаться. Психолог, етить!

— Да чего уж… — Старик закряхтел, пытаясь скрыть смущение. — При такой работе любой психологом станет. Но — спасибо за комплимент, товарищ майор.

— Давай-ка, дружище Ляпка, липового чаю сообразим на двоих, — предложил Рыбнев. — Надо согреться и обсудить кое-что.

— Пожалте в будочку, — пригласил старик.

Рыбнев зашел в будку. В будке под окошком стоял маленький столик, два колченогих березовых табурета и чугунная печка-буржуйка. На печке стоял чайник, в чайнике булькала вода.

— Скромно живешь, — заметил Рыбнев, усаживаясь на табурет, поближе к печке.

— Да разве мне много надо? — удивился старик, наливая в жестяные кружки чай. — Тепло и ладно.

— А спишь как?

— Сидя у печки, — ответил Ляпка. — Укроюсь пуховым одеялом, из лебяжьего пуха, до самого подбородка, под задницу подоткну и сплю себе. С детства приучен сидя спать; в лежачем положении и не усну, пожалуй. Но это что! Вот мой батя, царство ему небесное, стоя спал. Так, говаривал, я места меньше занимаю и кровати не надо: для семейного бюджета оно полезно. Семейное это у нас.

— А с женщиной твой батя как? — Рыбнев засмеялся. — Уж прости за интимный вопрос.

— Мама у меня знаменитая акробатка была, — гордо ответил Ляпка. — А больше я вам, товарищ майор, на эту тему ничего не скажу: вы, конечно, человек важный, но вопрос слишком личный и к государственным делам отношения не имеет.

— Да я так, из любопытства поинтересовался. Не серчай, почтенный Ляпка.

— Да чего уж там… — буркнул старик, довольный тем, что перед ним извиняется сам майор федеральной службы дисциплины.

Рыбнев подул на кружку, отхлебнул:

— Хорош чаек!

— А сахарину?

— Это не надо, — сказал Рыбнев. — Предпочитаю чистый вкус, без сладких добавок. Где липу-то достаешь?

— У восточной дороги, на дне Махорки у самого берега растет сия водоросль. Я место хорошее знаю, где ее браконьеры не повыдирали еще.

— Махорка — это термальное озеро?

— Так и есть, товарищ майор. У нас тут все озера термальные: хоть всю зиму купаться можно.

— Хорошее у вас место. Если б не засилье серых, можно было бы курорт устроить. Туристы, прибыль. Купил бы себе будочку побольше. — Рыбнев подмигнул старику.

— Если бы не серые. — Старик грустно кивнул. — Среднего сынка похоронил, и внука одного из-за мертвяков проклятых. Старший сынок с женой и внучатами в Лермонтовку уехал, а младший — в Есенине проживает, аспирант в политехническом институте. Ученый он у меня.

— За твоих детей и внуков! — Рыбнев поднял кружку.

— Так, может, водочки?

— На службе нельзя, папаша.

— Правильный вы человек, товарищ майор. Только одна просьба: «папашей» меня больше не зовите, даже в шутку. Не нравится мне это.

— Хорошо, почтенный Ляпка.

— Вот спасибочки.

Рыбнев прищурил левый глаз:

— Так что там насчет вездехода со звездой? Узнал хозяина? Ионыч этот, он?

Ляпка покачал головой:

— Да не помню я, товарищ майор! Старость не радость: память как рваная тряпка стала. Может, он. А может, и не он. Вчера на праздник серости много кто приезжал, разве упомнишь. А потом мертвяки со смертоубийствами учудили — я в будке заперся, револьвер перед собой выставил и от страха трясусь: думал, ночь не переживу. Где уж тут было запоминать.

— Да, ночка тяжелая выдалась. — Рыбнев сочувственно покивал. — А этот Ионыч говорит, что белый вездеход его. Так ли?

Старик снова покачал головой:

— И этого с точностью сказать не могу. — Он бросил со злостью: — А вот пусть жетоны не теряют; без жетона имею полное право не возвращать машину! Мало ли кто, куда и что ставил. Порядок есть порядок!

— Это ты верно подметил, Ляпка. — Рыбнев допил чай, хлопнул себя по коленям, встал: — Что ж, пора мне. Спасибо за угощение, Ляпка, очень у тебя чай вкусный; такого больше нигде не пробовал.

— Чем богаты… — Старик развел руками.

— Вспомнишь что — звони, — напомнил Рыбнев. — Телефон знаешь?

— Знаю, товарищ майор.

— Ну, бывай, — сказал Рыбнев и вышел.

Глава седьмая

Рыбнев поднялся по шаткой лестнице на второй этаж, деликатно постучал костяшками пальцев в дверь квартиры номер пять. Никто не ответил, и тогда Рыбнев открыл дверь своим ключом. Вошел. Саша возилась на кухне, гремела посудой. Рыбнев вздохнул, снял пальто, ботинки, сунул ноги в растоптанные тапочки. Поправил воротник и, собравшись с духом, прошел на кухню.

— Саша, милая, здравствуй.

Девушка мыла посуду в эмалированном тазике и даже не повернулась к нему. Рыбнев подошел к окну, потрогал ладонью оранжевые кактусы на подоконнике: колючие.

— Явился, — пробормотала Саша, стряхивая мыльную пену с рук. — Полгода тебя не было. Думаешь, тебя тут кто-то ждет?

— Не заслужил, — согласился Рыбнев обреченно.

— Еще бы! — воскликнула девушка, снимая фартук. — У нас тут в Пушкино и без тебя мужиков полно! Настоящих, не финтифлюшек!