Книга Сорок имен скорби - Джайлс Блант

— Но выстрел в живот прибереги для особых случаев, Эди. А пока — просто представь, что он поднимается к тебе по этому склону. Разговаривать ему неохота, арестовывать тебя — тоже. У него одна цель — твоя смерть. Какая у тебя задача? Навсегда остановить ублюдка. Прикончить гада — это твое право и обязанность.

Его руки показывают мне, как нажимать на курок. Длинные, мускулистые руки.

— Выстрел в голову — всегда самый лучший вариант, запомнила, Эди?

— Выстрел в голову — всегда самый лучший вариант.

— Всегда пытайся попасть в голову, если ты в двадцати метрах от него или ближе. Если дальше — целься в грудь. Грудь — вариант номер два. Повтори.

— Грудь — вариант номер два. Голова — номер один. Второй вариант — грудь.

— Хорошо. И всегда сразу выдавай всю обойму. А не то что — пальнула разок и смотришь, как там все получилось. Расстреливай весь боезапас. Бах! Бах! Бах!

Я просто оказалась на седьмом небе, когда он это сделал. Я орала, но он не слышал, потому что он всегда так увлекается, когда меня чему-то учит. Острые пряди волос щетинятся на голове. А глаза у него — черные-черные.

— Эди, девочка моя, ты должна выдать ему на всю катушку. Бронежилет? Плевать. Три такие штучки его уложат — хотя бы ненадолго, — а ты тем временем успеешь удрать.

— Руки страшно болят. — Не обращает внимания. Сейчас он — десантник. Боевой инструктор. Прирожденный учитель. А я — прирожденная ученица. Я слабая, но он меня делает сильной.

— Сделай вдох, Эди. Глубоко вдохни и задержи дыхание, а потом выпускай пулю. Строго в нужное время.

Эди замешкалась, и Эрик повторил:

— В нужное время. — И раздраженно добавил: — Ты бы сейчас уже валялась дохлая.

Эди нажала на спуск, и грохот, как всегда, оказался сильнее, чем она ожидала.

— Просто восторг, — сказала она. — У меня прямо мурашки по телу.

— Не закрывай глаза, Эди. Так ты ни во что не попадешь. — Эрик протопал по снегу посмотреть мишень. Вернулся он со знакомым ей выражением лица, Эди называла его бетонным, каменным. — Новичкам везет. Одну — прямо в сердце.

— Я его убила?

— Чисто случайно. Он бы тебе еще час назад снес на хрен твою дурацкую башку, ты так медленно все делаешь. Давай-ка еще разок. Целься в грудь. И, черт тебя дери, не закрывай глаза.

Она какое-то время готовилась, и он повторил ей свое наставление.

— Конечно, если ты хочешь, чтобы они подольше помучились, стреляй в живот. Видела когда-нибудь червяка на крючке?

— Давно. Когда маленькая была.

— Вот так они извиваются. М-м-м-м! — Эрик схватился за живот, упал на колени, завалился на спину и начал судорожно корчиться, издавая такие звуки, словно его тошнит. — Вот что с ними бывает, — заявил он, лежа на снегу. — Часами мечутся в агонии. В настоящей агонии.

— Ты такое, конечно, видел.

— Чего я только не видел. — Голос Эрика стал холодным и сухим. Он встал, отряхивая снег с джинсов. — Много чего повидал. Тебя не касается.

Эди спустила курок, но не попала ни в мишень, ни в дерево, и Эрик вдруг развеселился. Он все утро был в хорошем настроении: так всегда бывало, когда у них появлялся гость. Гости словно что-то в нем высвобождали. Сегодня он разбудил ее пораньше и предложил вот эту прогулку в лес, урок стрельбы, — и она знала, что день у них сложится удачно. Теперь он обхватил ее сзади, показывая, как держать оружие ровнее.

— Ничего. Если б это было слишком просто, то никакого кайфа бы не было.

— Может, покажешь мне сам? А я на тебя посмотрю. Тогда я получше с этим делом освоюсь. — Такая смиренность действует безотказно, почти всегда.

— Хочешь поглядеть, как работает профессионал? Ладно, детка. Запоминай.

Эди, словно навостривший уши щенок, внимала Эрику, который еще раз объяснял важность правильной стойки, показывал, как держать пистолет, как должны быть согнуты ноги и как, целясь, смотреть вдоль ствола. Лучше всего было, когда он что-то ей рассказывал. Видно, он научился этому искусству где-нибудь в Торонто, или в Кингстоне, или в Монреале. В старших классах Эди один раз ездила на школьную экскурсию в Торонто, а больше она никогда не выбиралась из Алгонкин-Бей. Ей было двадцать семь, и она никогда не жила одна, сама по себе, и никогда не встречала человека, подобного Эрику. Такого самостоятельного. Такого красивого.

Из дневника Эди. 7 июня прошлого года: «Не понимаю, почему он связался со мной, с такой уродиной. У меня жуткое лицо, я вся плоская, как доска. Ему и невдомек, какой он шикарный. Подтянутый, мышцы как канаты, а походка… Он ходит чуть приседая, и у меня от этого просто коленки слабеют». Она представила себе его лицо, эти резкие, запоминающиеся черты, на двенадцатиметровом киноэкране. Народ будет валом валить на любой фильм, в котором он снимется.

«Он как художник, и эти круги под глазами — признак гениальности. Я так и вижу его на утесе над морем, ветер треплет ему волосы, а за спиной развевается белый шарф».

Эрик подошел тогда к ее кассе в «Царстве фармацевтики» с лосьоном после бритья и салфетками «Клинекс» и попросил пальчиковые батарейки и бутылочку «Энергетика».

«Кошмар, — записала она в дневнике в тот день, когда он предстал перед ней в аптеке. — Я встретила самого сильного мужчину в мире. Его зовут Эрик Фрейзер, он работает в «Музыкальном центре Троя», и у него просто божественное лицо. Какие глаза!» Время от времени она перечитывала записи, чтобы напомнить себе, какая у нее раньше была пустая жизнь и какой наполненной она стала с появлением Эрика Фрейзера. «Даже имя у него прекрасное».

— Пробовали когда-нибудь эту штуку? — спросил он у нее. Кассовый аппарат закапризничал, и они смотрели друг на друга, пока менеджер занимался починкой.

— Это как «Не усни», да? Кофеиновые таблетки?

— Пускай твердят, что там всего лишь кофеин. Пусть говорят что угодно, только, уж поверьте, на «Энергетике» можно вытворять удивительные вещи.

— Например, не спать всю ночь, да?

Но он лишь сдержанно улыбнулся, с сожалением качая головой.

— Можно проделывать удивительные вещи.

Она и представить не могла, насколько удивительные.

Стройный как стрела, он одевался во все черное, а когда был в темных очках, можно было поклясться, что он играет в какой-нибудь андеграундной рок-группе. Ее всегда поражало, как Эрик Фрейзер, такой симпатичный, умный, бывалый, мог вдруг заинтересоваться ею — Эди Сомс. Она ведь неудачница, ничтожество, никто. Ведь всего за три дня до первого упоминания в дневнике об Эрике Фрейзере она записала: «Я — ничто, моя жизнь — ничто, я — полный ноль».

Эрик отправился проверить мишень, пар от дыхания стлался за ним перистыми облачками. Он отчетливо выделялся на фоне снега — весь в черном, волосы иглами, темные очки. Он вернулся, сжимая в руке бумажную мишень, как трофей.