Книга Обычный человек - Филип Рот

— Во-первых, у меня есть карта. На ней показаны все могилы, все места захоронения, все участки, которые когда-то были куплены на этом кладбище. С помощью карты можно найти любой нужный вам участок, приобретенный бог знает когда-полвека, а то и три четверти века тому назад. Однажды, чтобы определить границы участка, я пришел сюда со щупом. Длинный такой железный штырь, футов семь, не меньше. Так вот, беру я этот щуп и втыкаю в землю на два-три фута. Вот так и определяю, где кончается одна могила и начинается другая. Бабах-воткнешь и слушаешь, есть ли звук удара о гроб. А затем беру палку и намечаю, где будет находиться другая могила. Затем я приношу деревянную рамку, кладу ее на землю и делаю разметку. Для этого я беру острую лопатку. Так что сначала я вырезаю дерн по размерам рамки. Потом я нарезаю дерн на квадраты со стороной в один фут каждый и кладу куски срезанного дерна подальше от могилы, чтобы никто их не видел, потому что мне не нужны никакие неприятности во время похорон. Чем меньше грязи, тем легче уборка. А я терпеть не могу беспорядок. Я обычно кладу широкую доску рядом с соседней могилой и вилами переношу туда квадрат за квадратом. Там я складываю куски дерна в штабель, и оттуда я с легкостью могу забрать их, когда они мне понадобятся. Все это у меня отнимает примерно час. Это самая трудная часть моей работы. Но когда я справляюсь с ней, я начинаю копать. Я привожу трактор вместе с прицепом. Так что сначала я копаю. Вот этим-то я и занимаюсь сейчас. А мой сын копает там, где почва становится тяжелой. Он сильнее меня. Он обычно приходит, когда я уже выдыхаюсь. Когда он занят или его нет рядом, я сам все докапываю до конца. Но если он здесь, я всегда поручаю ему самую тяжелую работу. Мне пятьдесят восемь, и теперь я уже не так крепок, как был когда-то. Мне уже становится тяжело копать так, как раньше. Когда он начал помогать мне, он все время был у меня под рукой, и мы копали по очереди. Это было здорово. Потому что он был еще молодым и у меня хватало времени поговорить с ним — тогда мы часто оставались наедине: он и я.

— А о чем вы разговаривали?

— Ну конечно не о кладбищах, — сказал могильщик, заливаясь смехом. — Не о том, о чем я с вами говорю.

— А о чем же?

— О самом разном. Вообще о жизни. Вообще — то я копаю первую половину ямы. Я беру две лопаты: квадратную совковую, когда работа идет легко и ты можешь набрать зараз побольше земли, а затем я беру в руки остроконечную штыковую — самую обычную лопату. Такую, которую всегда берут, чтобы копать землю, — стандартную лопату. Но если земля легкая, особенно по весне, когда почва еще не слиплась и земля еще не влажная, я беру большую совковую лопату и набираю полные ковши. Сбрасываю их в открытый прицеп. Я копаю могилу с начала до конца, и когда устаю, прошу сына помочь мне спрямить углы. Для этого я беру прямые вилы — они еще называются квадратные вилы. Если надо обрезать края, подровнять их немного, сделать скос на прямой угол — вот тут-то они и нужны. Ни на минуту нельзя забывать о прямых углах, пока работаешь. Первые десять порций отправляются в прицеп, и я развожу землю по кладбищу, подсыпаю там, где могилы просели, где надо подбросить чуть-чуть, а когда разгружу кузов, возвращаюсь назад и снова заполняю его землей. И так десять раз подряд. Десять больших порций земли на вывоз. И тогда полработы уже сделано. Это примерно три фута в глубину.

— И сколько времени вам нужно, чтобы выкопать могилу, если считать от начала и до конца?

— Примерно три часа до самого конца. А иногда даже и четыре. Все зависит от того, как идет работа. Мой сын — отличный землекоп. И то ему нужно часа на два — два с половиной больше, чем мне. На целый день хватает. Я обычно прихожу часиков в шесть утра, а сын приходит около десяти. Но сейчас он занят, и я сказал ему, чтобы приходил, когда сможет. Если днем жарко, он приходит копать ночью, когда становится прохладнее. У евреев всегда так: предупреждают только за день, и тогда надо все делать очень быстро. А вот на христианском кладбище, — могильщик указал рукой на большое, далеко простиравшееся кладбище, что лежало через дорогу, — хозяин похоронного бюро предупреждает нас за два-три дня.

— И сколько вы уже здесь работаете?

— Тридцать четыре года. Большой срок. Это хорошая работа. Тихая, спокойная. Дает время подумать. Но работы бывает очень много. У меня уже спина начала болеть. Думаю, когда — нибудь передам дело своему сыну. Может, и очень скоро. Он возьмет дело, а я перееду куда-нибудь в теплые места, где лето круглый год. Не забывайте: я рассказал вам только о том, как роют могилу. А еще нужно ее засыпать. На это уходит около трех часов. Нужно положить обратно слой дерна, и так далее. Но давайте вернемся к самому началу. Я копаю могилу. А сын заканчивает работу. Он выравнивает углы, утаптывает дно, чтобы оно было плоским. Могила роется на глубину шести футов, и когда она готова, на нее любо-дорого посмотреть. Можно спрыгнуть вниз и полюбоваться на нее изнутри. Знаете, что говорил один парень, с которым мы начинали рыть могилы? Он говорил: «Дно ямы должно быть таким ровным, чтобы можно было поставить туда кровать».

Поначалу я смеялся, когда он заявлял такие вещи. Но потом я понял, что он прав: вот перед вами могила, и она должна быть правильно выкопана — ради семьи и ради самого покойника.

— Вы не возражаете, если я постою здесь — посмотрю, как вы работаете?

— А чего это я буду возражать? Работа спорится. Камней вроде нет. Все идет как по маслу.

Он наблюдал, как могильщик втыкает лопату в землю и с легкостью кидает полные совки на фанеру. Каждые три-четыре минуты он брал вилы и зубьями разрыхлял стенки ямы, а потом снова выбирал одну из лопат, чтобы продолжить работу. Время от времени какой-нибудь камешек ударялся о фанеру, но по большей части могильщик извлекал из ямы влажный бурый торф, легко рассыпающийся при падении с лопаты.

Он наблюдал за могильщиком, стоя у соседнего захоронения, — там, где были сложены квадратные куски дерна — те самые, что вернутся назад на раскопанный участок после похорон. Куски дерна были аккуратнейшим образом уложены на фанеру в ожидании своего часа.

Он стоял и стоял, не желая уходить, ведь пока он стоял, ему все время краем глаза была видна родительская могила и надгробный камень. Он желал бы остаться с ними навсегда.

Указывая на каменное надгробие, могильщик произнес:

— Вот этот парень никогда не воевал. Я имею в виду Вторую мировую. Был в японском плену. Чертовски славный мужик. Знавал его еще тогда, когда он приходил навещать свою покойную женушку. Отличный был парень. Вежливый. Такие всегда помогут, если у тебя тачка где-нибудь завязнет.

— Значит, вы были знакомы с теми, кто тут лежит?

— А то! Вот тут похоронен один парнишка, ему было семнадцать. Погиб в автокатастрофе. Сюда до сих пор приходят его дружки, ставят банки с пивом ему на могилу. Или удочку кладут. Он любил ловить рыбу.

Он стряхнул ком земли с лопаты, ударив ее краем о фанеру, а затем снова принялся копать.

— Ага! — проговорил он, глядя на улицу через кладбищенскую ограду. — Вот и она! — Тотчас же положив лопату, могильщик стянул с себя испачканные грязью желтые рабочие перчатки. В первый раз за время их беседы он выпрыгнул из ямы и принялся колотить одним видавшим виды башмаком о другой, чтобы стряхнуть прилипшие к обуви комья грязи. К ним приближалась пожилая чернокожая женщина с клетчатой сумкой-холодильником в одной руке и термосом в другой. На ней были кроссовки, нейлоновые слаксы канареечно-желтого цвета под стать рабочим перчаткам могильщика и клубная голубая куртка на молнии с надписью «Нью-йоркские янки».