Книга (Не) в кадре - Алекс Джиллиан

тебе это всё?

— Вик, это еще не все, — перехватив ее запястья, мрачно произношу я. — Кира была на восьмом месяце беременности.

— Что? — ошарашенно сипит Вика. — И ты потащил ее на сносях с собой хер знает куда? Где твои мозги, Макс?

— Мы ехали снимать музыкальный фестиваль. Гребаный фестиваль, понимаешь? Я ее отговаривал, Вик, но Кира фанатела от какой-то дебильной группы, которая должна была там выступать. Она же упрямая как черт. Вижу цель, не вижу препятствий. И так во всем, — взлохматив волосы, снова тянусь за бутылкой. Пью прямо из горла, расфокусировано глядя в залитое слезами потрясённое лицо сестры. — Блядь, я каждый день себя проклинаю за то, что не оставил ее в Париже. Она могла умереть, Вик. И умирала. Клиническая смерть, три операции, две недели в коме. Врачи сказали, чтобы я готовился. Это чудо, что Кира выжила. Физически выжила. Морально она все еще там, в той изрешеченной пулями машине. Поэтому я привез ее сюда, чтобы вытащить из бесконечного кошмара, в который превратилась наша жизнь. А вот теперь скажи мне, Вик, что я счастливый сукин сын и любимчик фортуны. Это ни хуя не так. По моей вине разбилась Агния. Из-за меня чуть не погибла Кира.

— Данилову не приплетай, Макс, — вспыхнув возражает Вика, и до дна осушая свой бокал. — Она сама выбрала свою судьбу. Во всем остальном… Я не знаю, что тебе сказать и глубоко сочувствую вам обоим. Господи, бедная Кира…, я вела себя с ней как круглая идиотка. Несла всякую чушь, а она улыбалась и слушала мою ахинею. Почему? Ну, почему ты мне сразу не рассказал? — протяжно стонет Вика, вцепившись в мою футболку. — Я бы поддержала ее, поплакала вместе с ней.

— Кира запретила тебе говорить, — устало говорю, чувствуя себя выпотрошенным и разбитым. — Она не хочет, чтобы ее жалели и плакать уже устала. Кире хватает ежедневных стенаний ее матери. Мы вместе решили, что переезд в Москву может помочь избавиться от наших призраков и дерьмовых воспоминаний. Поэтому я очень тебя прошу, поумерь свой пыл, но веди себя с ней естественно. Без всех этих жизнерадостных свистоплясок с бубнами.

— А терапия? Она ходит к психологу? — отойдя от шока, Вика начинает рассуждать по делу.

— Да, к лучшему и регулярно. Помимо этого Кира принимает серьезные психотропные препараты, и иногда может вести себя немного заторможено. Если заметишь, не подавай виду.

— А как же алкоголь? Ей ведь нельзя. Она мне звонила… пьяная, — сестра хватается за голову, с ужасом глядя на меня.

— Не пьяная, Вик, а под лекарствами. Они влияют на речь и не только. Но самые тяжелые ей на днях отменили. Больше без причины звонить не будет, — встав со стула, отхожу к окну.

Распахиваю его настежь и закуриваю сигарету, безразлично уставившись на башни Москва-сити. Закатное солнце отражается багровыми всполохами в зеркальных фасадах небоскребов, а мне повсюду видится кровь. Мир словно соткан из оттенков красного. В ушах стоят крики и оглушительные звуки выстрелов. Та заварушка в Йемене, где я словил несколько осколков, теперь кажется мне сущим пустяком. Не врет молва. Все познается в сравнении.

— Сам-то как? Справляешься? — совсем близко раздаётся голос сестры, прорезаясь сквозь морок кровавых картинок.

— Куда я денусь, Вик? Приходится, — тихо отзываюсь я. Она осторожно прижимается ко мне со спины и кладет подбородок на мое плечо.

— Мама тоже ничего не знает?

— Нет и не вздумай проболтаться. Никому. Поняла?

— Так нельзя, Макс. Материнская молитва творит чудеса.

— Давай без этого. Ладно? — раздраженно бросаю я. — Разберусь, не маленький. Жив, руки ноги на месте, сравнительно здоров, работа есть на финансы не жалуюсь. Прорвемся, Вик. Не впервой.

— Люка с Раулем жалко, — всхлипывает сестра. — Такие парни классные, весёлые, талантливые, молодые. Жить бы и жить. Столько людей погибло… Кошмар! Я когда новостные ролики смотрела, у меня внутри все переворачивалось. А я еще, дура, думала, как хорошо, что мой безумный братец по саваннам и джунглям болтается, а ты там… И Кирюха. Вот куда ее понесло? Тоже, блин, адреналинщица под стать тебе.

— Завязывай причитать, и так тошно, — затянувшись сигаретой, чувствую, как никотин дает по шарам. Перед глазами плывёт, в мозгах муть. Жаль, что ненадолго.

— Прости, — сбивчиво шепчет Вика, и отстранившись, шлепает к столу. — Тебе еще налить?

— Нет, хватит, — глухо отзываюсь я. — Поезжай домой, Вик. Кира скоро вернется. Не надо вам сейчас встречаться.

— Ты прав, — соглашается, шмыгнув носом. — Мне тоже надо время, чтобы все это обмозговать. Ты меня просто убил, Макс. Но, не волнуйся, к выходным соберусь. Жду вас. И… это. Ты береги ее. И себя.

Проводив Вику, я убираю все следы нашей спонтанной попойки, проветриваю квартиру и принимаю холодный душ. Вода смывает остатки хмельного дурмана и немного прочищает мозги. Алкоголь — хуевое лекарство. Только слабаки верят в обратное, но без анестезии я бы не осилил этот разговор.

С одной стороны, стало легче, что теперь сестра в курсе и усмирит свой шебутной характер в общении с Кирой, а с другой — хрен его знает во что выльются мои откровения. Когда надо, Вика умеет держать язык за зубами, но наедине снова и снова будет возвращаться к болезненной для меня теме. А я не из тех, кому необходимо «проговорить» проблему, чтобы ее решить. Потому что решать тут нечего. Всё уже случилось и надо как-то жить дальше. Как-то, блядь. Надо. Жить.

— Привет, — бросив ключи на тумбочку, Кира разувается и проходит в гостиную, где я упорно пытаюсь посмотреть какую-то тупую американскую комедию.

Скинув сумку в кресло, она обводит комнату пустым взглядом, ведет носом по воздуху и фокусируется на мне.

— Всю квартиру прокурил, — констатирует безразличным тоном. — Балкон же есть, Максим.

— Извини, не освоился еще, — коротко роняю я. В парижской квартире у нас балкона не было и ее не смущали переполненные пепельницы возле окна. — Как родители?

— Нормально, — Кира передергивает плечами.

Запакованная в стильное черное платье до колен, она выглядит болезненно худой и осунувшейся. Того и гляди переломится. Особенно, когда надевает свои неизменные туфли на высоченных шпильках. Потускневшие светлые волосы собраны в высокий хвост, на губах алая помада, подчеркивающая нездоровую бледность лица. Три месяца назад ситуация была гораздо хуже. Ослабленный организм отторгал любую пищу, пришлось на две недели поместить ее в стационар. Там она набрала пару килограмм и аппетит постепенно вернулся.

Опустившись на диван, Кира обессиленно откидывается на спинку дивана и запрокинув голову смотрит в потолок. Я не делаю попыток сократить разделяющее нас расстояние. Она — тоже. Тактильный контакт вызывает у нее приступы агрессии, и я не вижу смысла рисковать.