Книга Смерти смотрели в лицо - Виктор Васильевич Шутов

доменного цеха. В механическую мастерскую солдат-слесарь притащил вкладыш для оси, залитый баббитом. Слесаря сопровождал жандарм, он же был за переводчика.

— Приказываю расточить,— сказал жандарм и ушел. Прокуров спросил Холошина:

— Что будем делать?

— Турбина давала пять тысяч киловатт,— проговорил Иван Иванович.— Прокатный стан можно пустить.

Стоявшие рядом рабочие переглянулись.

— Понятно,— сказал Прокуров...

Солдат забрал вкладыш, не проверяя точности расточки. Внутренний диаметр токари сделали на полмиллиметра больше. Через час в мастерскую влетел запыхавшийся солдат. За ним, придерживая бляху, вскочил жандарм.

— В чем дело? — спросил Георгий Дмитриевич.

— Перестреляю! — закричал немец.— Вкладыш не годится!

— Мы старались,— ответил мастер.— Но станок старый. Точный размер взять трудно.

Жандарм приказал солдату отвести Прокурова в заводскую жандармерию. Она размещалась в бывшей конторе доменного цеха. Немец наставил автомат и повел Георгия Дмитриевича. В дверях жандармерии они столкнулись с Фабером.

— Гер Прокур, что случилось? — спросил он. Мастер объяснил. Лицо шефа покрылось красными пятнами, он резко повернулся к солдату и сказал, что сам во всем разберется, а мастеру приказал, смешивая русские и немецкие слова:

— Век мастерская!

Немцы долго возились с турбиной, но так и не пустили ее. Однако действовала другая, которую они установили в подвале механической мастерской.

На квартире Чернова снова собрались подпольщики.

— На воздух бы поднять механический,— предложил Аввакумов.

— А где взрывчатка?— спросил Иван Михайлович.— Одним килограммом динамита только рабочих подведешь под петлю.

— Что же делать?

— Нам теперь известно, откуда идет питание мотора.

— Но к турбине не подберешься,— отозвался Холошин.

— Зато можно сжечь мотор. Вот в чем корень,— сказал Чернов, поднялся со стула и зашагал по комнате, чуть согбенный, худой.

— Ну, хорошо,— заговорил Аввакумов,— Допустим, он сгорит. А завтра немцы поставят другой.

— Другого нет и не будет. Все моторы на заводе уничтожены или вывезены. Я предлагаю следующее-Чернов попросил всех придвинуться к столу, взял чистый лист бумаги, начертил схему расположения станка Холошина и мотора. Осуществить диверсию поручили Ивану Ивановичу. Однако строго-настрого приказали не рисковать собой, готовиться тщательно, чтобы не навлечь подозрения на невинных людей.

 2

Шведов ходил по знакомым с детства улицам и переулкам заводской стороны, удивляя родственников неожиданным появлением. Он искал конспиративные квартиры, надежных людей, через которых надеялся выявить новые подпольные группы. Они в городе были. Недавно полевой комендант вывесил предупреждение. «Последнее время,— указывал он,— неоднократно совершались диверсионные акты, касающиеся оборудования связи немецкого командования, как то: телефонных линий, кабелей и так далее. Диверсионные акты осуществлялись и над оборудованием, что служит для снабжения города током. Полевая комендатура последний раз предо-стерегает. При новых случаях диверсий будет не меньше 5 жителей мужчин, без проверки виновности, расстреляно, если в течение 48 часов виновные и их помощники не будут представлены полевой комендатуре. При повторных случаях диверсии количество жителей, которые будут расстреляны, увеличится во много раз. Поэтому население в личных интересах обязано всеми способами мешать осуществлению диверсионных актов и выявлять виновных».

Из предупреждения видно, что гестаповцы не поймали диверсантов. Но они хватали других людей и предъявляли им обвинение в партизанской деятельности.

«Осторожность и конспирация — залог нашего успеха,— подумал Шведов.— Ни на минуту нельзя забывать о немецкой агентуре. У гестаповцев немалый опыт слежки сверху донизу...» Дома ему жить нельзя. Мария выдает его за двоюродного брата, но в Смоляниновской полиции служит бывший соученик Васютин. Нужно остерегаться.

Он шел на Смолгору посмотреть квартиру родственницы жены — Ирины Максимовны Тяпкиной. Она жила на Киевской улице в старом, барачного типа доме.

У калитки его встретила худенькая женщина и провела в комнату.

— А ты, родимый, почти не изменился,— сказала она.— Исхудал малость да бороденкой обзавелся.

— Из окружения выходил.

— Сколько их нынче... Вот и сосед наш — Данилыч — мается.

— Не Кихтенко ли?

— Он самый.

— А повидать его можно?

— Все такой же непоседа,— отозвалась хозяйка.— Отдохни малость. Сейчас чаек поспеет. А там и похлебку соберу.

— Спасибо, Максимовна. Мне бы Кихтенко повидать.

Об Александре Даниловиче ему рассказывала Мария. Он старый кадровый рабочий металлургического завода. Тяпкину знает как соседку с девятнадцатого года. Женат на еврейке Лие Наумовне Волченок. Александр Антонович пил чай, а Ирина Максимовна повлажневшими глазами смотрела на него, подперев голову рукой, и думала о своей дочери. Где-то она на фронте. А может, вот так, как ее гость, сидит у чужих людей или пробирается домой темными дорогами, и некому ее приголубить и обогреть.

— Благодарю, от души попил,— сказал Шведов.

— А ты еще чашечку, пока я сбегаю за соседом. Разговор был трудным, хотя они сразу перешли на «ты». Тяпкина успела шепнуть Кихтенко, что ее знакомый окруженец.

— Мне кажется, я могу кое-что сделать для твоей жены,— проговорил Александр Антонович.

— Тебе самому нужно уходить отсюда,— ответил с грустью Кихтенко, поднимая побитое оспой лицо.

— Мне еще рано,— отозвался Шведов.

— Я не собираюсь вмешиваться в чужие планы. Но моей жене угрожает смерть. Во время первых арестов евреев мне удалось ее укрыть. А как дальше...— Александр Данилович не договорил и снова наклонил голову, словно пытался внимательно разглядеть сцепленные пальцы своих больших жилистых рук.

— Хорошо,— решительно сказал Шведов.— Ты меня ни о чем не спрашивай до следующей встречи. Сейчас опиши внешние приметы жены, скажи, какого года рождения и к какой национальности больше подходит.

Крупное рябоватое лицо Кихтенко стало серым. Он медленно поднялся, сжал до хруста кулаки.

— Напрасно ты, Данилыч,— сказал Александр Антонович, чуть улыбаясь. Большие черные глаза приветливы.— Напрасно. Я просто принесу ей немецкий паспорт.

Кихтенко сразу обмяк, опустился на стул. Лоб покрылся испариной. Догадка поразила его, он понял смысл фразы гостя: «Мне еще рано».

Разошлись они друзьями. У Александра Даниловича появилась надежда спасти жену, а у