Книга Требуется Баба Яга - Мария Милюкова

все было по–другому: влага испарилась с мховой поляны в одно мгновение, и растение погибло, даже не осознав того, что умирает. Будто время замерло в этой самой точке леса или, наоборот, ускорилось, состаривая мох.

Волнение перемешалось c тревогой. Я узнала чахлую сосну, у которой несколько дней назад приметила кусты крупной морошки. Тогда я переживала о том, что придется изрядно промочить ноги, добираясь до ягод по болотистой низине. Сейчас же вся поляна вокруг меня белела сухим мхом. С березок облетали листья, а иголки мирно покоились на земле около корней сосен. Глухомань высыхала. За несколько дней, что меня не было у сестры, ее территория уменьшилась как минимум на версту. И это несмотря на каждодневные дожди.

Я поджала хвост и стрелой понеслась по скрипящему белому полю. Пыль мертвой земли, поднятая лапами личины, неслась за мной по пятам, словно ведовская мгла за колдуном.

Каркамыру я нашла в норе. Живую и невредимую, но очень раздраженную. Оказывается, мой приход помешал ее планам на переезд. Я оглядела котомки с личным скарбом сестры, пустые полки и, выслушав тираду о моем чрезмерном волнении, вышла на воздух.

Норы болотных кикимор располагались под землей. Их выкапывали тинники. Стены и проход укреплялись бревнами, крыша прокладывалась мхом, оберегая от просачивающихся капель дождя. По мне, это было бесполезное занятие: кaкой смысл держать в норе сухой потолок , если по стенам ручейками бежит болотная жижа?

А на улице? Выходишь на воздух и что видишь: комаров,топи да гниющие растения. И никаких ромашек! Никакой жизненной силы не хватит, чтобы вырастить даже один цветок в этой сырости.

Я обвела взглядом топи: нежить уходила. Закрывались ходы, закапывались гати,тинники старaтельно запечатывали норы и упақовывали нехитрый скарб. Вдалеке мелькали хвосты болотниц и спины кикимор, покидавших родные места.

Лягушки сбивались в кучки, прятались в низинах,копошились, отчего казалось, что небольшие оконца мутной воды были напoлнены чем-то мерзким, но дышащим. Кваканье разносилось вокруг на целую версту.

Болoто сохло. Нежить чувствовала это, как и я. Но никто из них не пытался выяснить причину, никто не хотел отправить гонца к стражу Серогo леса или обратиться за помощью к Лешему. Они просто сбегали.

Я вздохнула и посмотрела в сторону Серебрянки. Где-то там, под березкой, ждала моя нора. С ромашками. Все, о чем я могла думать сейчас, это как бы добраться до дома и лечь спать. Это был длинный день.

Добралась до норы глубокой ночью, промокнув до нитки. Идти сквозь пелену дождя в темном лесу, освещаемoм только луной, оказалось делом непростым. Даже зрение личин не сильно помогало: я несколько раз влетела лицом в паутину и оцарапала веткой плечо.

После всех моих мытарств и примочек к обожженным лапам и ссадинам, как назло, не спалось. Сначала слушала пение ночных птиц и вой волка на растущую луну. После полуночи мне показалось,что я уловила душок от паленой шерсти волкодлака,и не смогла сомкнуть глаз почти до восхода солнца, вооружившись кочергой и oхраняя дверь. Если бы клыкастому приспичило меня сожрать, то никакие засовы бы не спасли. Но я про это благополучно забыла.

С первыми лучами солнца все-таки задремала , но быстро проснулась от грохота – кочерга свалилась на пол, выпав из рук.

Ягодный отвар не принес просветления в голову. Я наскоро умылась в холодных водах ручейка и направилась на запад, ещё до конца не понимая, зачем туда шла.

Дозволено ли мне приближаться к дому стража? Вдруг за мной следил колдун или, что ещё хуже, Брегина? Мысли кружили роем диких пчел, встревоженных медведем. И, чтобы не сойти с ума от любопытства, пришлось идти на поклон к Кресу. По крайней мере, рядом с ним и Бересом я чувствовала себя немного увереннее. Ощущение безопасности казалось давно забытой роскошью.

Мховые ступени, ведущие в нору стража, не проломились под моим весом, Леший не разорвал на части, а колдун не швырнул в меня одним из своих амулетов. Огненное дерево приветливо качнуло резными листьями, приветствуя смущенную кикимору.

Я уперлась носом в мерцающую кровавую пелену входа и остановилась в нерешительности. Могу ли я пройти через врата? Оставил ли страж вход открытым,или каждый раз нужно просить дозволения зайти в его нору? Не знаю. Но и стоять, как олух, на верхушке скалы я тоже не хочу.

В лицо пахнуло волшбой. Меня выбросило к пруду целую и невредимую. Рыбки, встревоженные моим появлением, испуганно кинулись в разные стороны.

Тихие отголоски спора разносились по огромной зале. Я уверенно повернула на звук, вскарабкиваясь по скользким валунам.

Крес и Берес сидели под башенкой, сосредоточенно вглядывались в карту, расстеленную на траве,и что-то на ней помечали. Пес зло фыркал и указывал лапой на бересту, упорно оспаривая свою правоту. Страж качал головой и явно не собирался соглашаться с озлобленным другом.

– Α я говорю – тут! – рыкнул Берес прямо в лицо Креса.

Острые клыки щелкнули у носа стража, но тот даже не вздрогнул. Меня же от одного вида мечеподобных зубов бросило в дрожь.

– Нет. - Спокойный тон стража никак не вязался с жарким спором. - В середине весны. Цветень.

– Спорите, когда начинать рассаду высаживать? - Я встряла в разговор без зазрения совести: любопытство взяло верх. – Так поздно уже об огороде думать.

– Смотрим, где было первое нападение колдуна.

Пес даже ухом не повел в мою сторону,так и смотрел на карту, опустив башку к земле. Не удивительно: страж леса и его псина наверняка знали о моем намерении заявиться к ним в гости. Небось, еще до того, как я вышла из своей норы.

– И что вам это даст?

– Понятия не имею, - Крес задумчиво прикусил губу.

Солнечные лучи вспыхнули в его светлых волосах, оттеняя яркие синие глаза. Я в который раз залюбовалась их цветом. Вот почему одним всё, а другим ничего? Эх, мне бы такого небесного окраса кожу – уж я бы зажила! Устроила бы себе смотрины мужей на зависть всем кикиморам. Да что там кикиморам, на зависть всей нежити!

– Что? - удивленно спросил страж, отвлекаясь от созерцания карты.

Наступила моя очередь изображать непонимание:

– Ничего.

И что я таращусь на стража, словно в первый раз вижу? Даҗе неудобно.

– А я говорю – тут,